— Послушайте, ребята, сделайте это ради нас, а? В конце концов мы разрешаем вам курить в гостиной, выпивать и закидываться, так неужели мы ожидаем слишком многого? Марш в класс, и чтоб через пять минут все стояли в этой чертовой форме! — С этими словами Грегсон развернулся и вышел.
Мучения по поводу ненавистной формы немного смягчались весельем, которое накатывало при виде остальных таких же страдальцев. Черные брюки, белые рубашки, бордовые джемперы и полосатые желто- зеленые галстуки (да, да, и галстуки) сделали из нас образцовое стадо дегенератов. Блин, позорище-то какое! К счастью, я еще помнил, как завязывать галстук, и где-то с двадцатой попытки справился с этой отвратительной удавкой. Узел у меня вышел размером с кулак, а «язык» — не больше пяти сантиметров. Половина придурков смастерила то же самое, тогда как вторая половина умудрилась сделать все наоборот: узкий конец галстука болтался спереди, а широкий был заткнут за пояс. Один Четырехглазый повязал галстук по правилам; впрочем, Неандерталец быстро устранил эту несправедливость, дернув за конец с такой силой, что теперь Четырехглазому не помог бы даже слесарь с алмазным резцом.
Класс приготовился к выходу. Мы ринулись в автобус, как идиоты (почему как?), но, к своему огромному разочарованию обнаружили, что заднее сиденье вмещает только четырех человек, а не шестнадцатерых, которые отчаянно пытались туда втиснуться. Разразилась неизбежная драка, в которой Свеча получил по затылку как минимум от четырех противников (в том числе от меня). Грегсону быстро надоела наша куча мала, и он самолично занялся распределением мест. Я, Шпала, Конопля и Биг-Мак впали в глубокую депрессию, поскольку директор посадил нас впереди, рядом с собой, Шарпеем и Фодерингштайном — хуже просто не придумаешь. Как выяснилось, Грегсон хотел переговорить со своими адъютантами, чтобы те держали остальных в узде и следили за их поведением.
— Прошу на полном серьезе: сегодня без глупостей. Ходить по струнке и не привлекать к себе лишнего внимания, поняли? Это очень важно, — сказал он и украдкой округлил пальцы, намекая, что внакладе мы не останемся. — Все ясно?
— Все. А куда мы едем? — спросил я.
В этот момент Фодерингштайн повернул ключ в замке зажигания, и Грегсону пришлось подождать, пока двигатель прокашляется. Когда же директор все-таки озвучил цель нашего путешествия, мы решили, что он попросту издевается.
— В музей.
В музей? Без брехни? Нет, мы, конечно, не рассчитывали наивно, что он поведет нас в пивную, но в музей…
— Ладно, хотя бы посмотрим на динозавров и прочих страшилищ, — высказался Шпала.
— Нет, мы едем в Музей естественной истории.
— А что там показывают? — поинтересовался Конопля.
— Сокровища Железного и Бронзового века, а также экспонаты времен римского завоевания: керамика, старинные монеты, наконечники от стрел и тому подобное, — просветил нас Грегсон.
— Короче, старые горшки и плошки, — перевел я остальным.
— Я бы задал парочку вопросов, вот только стесняюсь, — пробурчал Шпала.
Грегсон лишь улыбнулся, как будто знал что-то, чего не знали мы. Впрочем, так оно и было. Автобус петлял по лондонский улицам, Фодерингштайн чуть ли не беспрерывно давил на клаксон. Наконец мы остановились в каком-то переулке, где уже стояло пять или шесть других автобусов. Фодерингштайн хрястнул ручником и заглушил хрипящий в агонии двигатель, после чего Грегсон объявил, что мы приехали.
— Ну, вот мы и на месте. Всем слушать меня, повторять не буду. Сегодня вы должны вести себя тише воды, ниже травы. Не дурачиться, не курить, не воровать, не драться, не сквернословить и… — Грегсон многозначительно поглядел на несколько разочарованного Крысу, — не расстегивать штаны перед школьницами. Я прекрасно знаю, что всем вам глубоко плевать на мою просьбу, поэтому скажу так: мы привезли вас сюда не ради развлечения. У этой экскурсии есть цель, и очень важная, которая может принести выгоду и нам, и вам, причем вполне осязаемую. Смотрите в оба, рты — на замок, руки — в карманы, иначе завтра первым паровозом отправитесь в Мидлсбро. Усвоили?
Мы дали Грегсону понять, что да, усвоили, но потребовалось некоторое время, прежде чем директор убедился, что это действительно так, и кивком велел Фодерингштайну открыть дверцу.
— Комнаты «А» и «Б» идут с мистером Шарпом, комнаты № 3 и «Д» — за мной. И улыбайтесь, улыбайтесь, тут будет интересно!
С этим напутствием мы свернули за угол к главному входу.
Я ломал голову, почему и зачем нас сюда согнали. Может, в качестве наказания? Ответа на этот вопрос я не знал. С другой стороны, мне было всего пятнадцать, всего на свете я знать не мог. В этом возрасте детей как-то не принято просвещать, достаточно окунуть их в жизнь с расчетом на то, что какой- никакой опыт они извлекут сами. Да, и еще: следует как можно чаще говорить подросткам, чтобы они заткнулись, а если что — сразу давать в зубы. До сего момента я жил именно по таким правилам, поэтому не слишком переживал, что меня не посвятили во все подробности происходящего. Для меня это было в порядке вещей — в порядке гребаных вещей. Короче, я решил поступить как всегда: запомнить день, если он сложится хорошо, или затолкать его в дальний уголок черепушки с пометкой «забыть и выкинуть», если он окажется скучным и паршивым (все на то указывало), а если меня спросят, бывал ли я в Британском музее, — тупо хлопать глазами.
Мы притопали к старому пыльно-серому зданию с высокими каменными колоннами, перед которым, словно муравьи, сновали япошки, жующие бутерброды.
— Чё, это он и есть? — спросил Крыса, проходя мимо ворот, на которых висела табличка «Британский музей». Охранники на входе (носить фуражки им было необязательно, о чем, судя по всему, они весьма сожалели) приветствовали нас улыбками и перекинулись с Грегсоном парой-тройкой любезностей.
— Спасибо! — рассмеялся он в ответ, и я почувствовал, как узел моего галстука затягивается еще туже. Унизительность положения заставляла задыхаться. Кучкой недотепистых школьников — вот кем мы выглядели со стороны, кучкой долбаных ботаников, которых преподы водят за собой, музейные смотрители — опекают, словно малышню, а прочая публика едва удостаивает мимолетным взором.
Музей просто кишел школьниками, но лишь несколько групп были одеты в форму, на всех остальных была обычная повседневная одежда. С какой стати Грегсон вырядил нас, будто клоунов? В Гафине мы сроду не носили формы. На кой черт было напяливать ее для приезда сюда, где практически все одеты, как нормальные люди? Неужели директор таким образом наказывал нас за какие-то прошлые проступки, о которых мы давно забыли? Что за фигню он устроил? Как уже говорилось, ответов на эти вопросы я не знал, но Грегсон явно что-то задумал. Я смотрел в оба, держал рот на замке, а руки в карманах.
Мы поднялись по длинным каменным лестницам, обогнули высокие колонны, оставили позади еще нескольких охранников с непокрытыми головами, прошли мимо табличек с надписью «Не курить», мимо дверей из стекла и бронзы, и тут нашим глазам представилось первое искушение.
Посреди вестибюля стоял большой стол, круглый и прозрачный, очень похожий на пульт в машине времени Доктора Кто. Он был полым, столешница — стеклянной, и мы все немедленно столпились вокруг стола, жадными взглядами пожирая лежавшие в его чреве сокровища.
Стол представлял собой копилку для добровольных пожертвований, внутри находились серебряные и медные монеты, а также купюры на многие и многие сотни фунтов.
— Здесь написано, что рекомендованная сумма взноса — три фунта, а один чувак сунул целую двадцатку. Интересно, как он получил сдачу? — недоуменно спросил Тормоз.
— Эй, вы, ну-ка сдерните оттуда, — рявкнул Грегсон, увидев, что? мы делаем, и сто шестьдесят пальцев неохотно отлипли от прорезей в стекле. Заметив взгляд одного из охранников, директор снисходительно хохотнул и пожал плечами: — Дети, что с них взять!
Унижение обожгло каждого из нас, однако мы промолчали и уныло поплелись вслед за Грегсоном.
Должен сказать, все оказалось так, как я и предполагал, если не хуже. Перед глазами проплывали бесконечные витрины со старыми битыми черепками, вероятно, представлявшими какую-то ценность. Мы таскались по залам больше двух часов, разглядывая римские шлемы, древнегреческие скульптуры, египетские статуи и предметы ассирийского искусства. От зевков у нас уже сводило челюсти. Настоящий кошмар.
