пусты. Миква[1] тоже совсем опустела. А ты — ты вечно меня тревожишь, Иешуа, все время тревожишь. Ходишь в темноте к ручью. Уходишь в рощу, куда никто не смеет ходить…
— Насчет рощи все ошибаются, — сказал я. — Те старые камни ничего не значат.
Это было местное суеверие: считалось, будто в оливковой роще есть что-то языческое и страшное. На самом деле там были всего лишь развалины старинного пресса для масла, камни, оставшиеся с тех времен, когда Назарет еще не был Назаретом.
— Разве я не твержу тебе это из года в год? Но я не хочу, чтобы ты тревожился из-за меня, Иаков.
Глава 2
Я ждал, что Иаков снова заговорит.
Но он умолк, глядя в сторону домов.
Там кричали люди, много людей.
Я провел рукой по волосам, чтобы пригладить их, повернулся и тоже посмотрел туда.
В свете занимающегося дня я увидел большую толпу на вершине холма, мужчин и мальчиков, они спотыкались, толкали друг друга, их была целая орава, которая медленно двигалась по склону холма в нашу сторону.
От толпы отделился рабби, старый Иаким, и с ним его племянник Иасон. Я видел, что раввин пытается их остановить, однако его оттеснили к подножию холма, к синагоге, когда толпа рванулась вперед, словно обезумевшее стадо, а потом замерла на поляне под пальмами.
Мы стояли на склоне по другую сторону ручья, и нам хорошо было видно.
В середину вытолкнули двух мальчиков — Йитру бар Наума и брата Молчаливой Ханны, которого все называли просто Сирота.
Рабби взбежал по каменным ступеням на крышу синагоги.
Я сделал шаг вперед, но Иаков поспешно дернул меня назад.
— Не вмешивайся, — приказал он.
Слова рабби Иакима перекрывали шум ручья и ропот толпы.
— Говорю вам, мы должны устроить суд! — воззвал он. — И для суда мне необходимы свидетели. Где они, эти свидетели? Пусть они выйдут вперед и расскажут, что видели!
Йитра и Сирота стояли отдельно от остальных, словно непреодолимая пропасть отделяла их от разозленных горожан. Некоторые из них потрясали кулаками, а другие вполголоса изрыгали ругательства и проклятия.
И снова я двинулся с места, однако Иаков опять удержал меня.
— Не вмешивайся, — повторил он. — Я так и знал, что это случится.
— О чем ты говоришь?
Толпа взревела. Они протягивали вперед указующие пальцы, а кто-то крикнул: «Святотатство!»
Йитра, старший из обвиняемых мальчиков, стоял, угрюмо глядя на собравшихся людей. Он был добродетельный мальчик, которого все любили, один из лучших в школе, и когда год назад его взяли в Храм, рабби гордился тем, как он отвечал учителям.
Сирота был младше Йитры, он стоял бледный от страха, его черные глаза были широко распахнуты, губы дрожали.
Иасон, племянник раввина, Иасон-книжник, шагнул вперед, подошел к краю крыши и повторил требование своего дяди:
— Прекратите это безумие! Будет суд, как того требует Закон. Свидетели, где вы? Вы что, испугались, те, кто затеял все это?
Его голос потонул в реве толпы.
Снизу по склону бежал Наум, отец Йитры, а за ним его жена и дочери. Толпа снова разразилась бранью и оскорблениями, потрясая кулаками. Но Наум пробрался между людьми и посмотрел на сына.
Рабби все это время продолжал взывать к толпе, требуя прекратить бесчинство, однако теперь мы не слышали его слов.
Кажется, Наум заговорил с сыном, но я ничего не слышал.
Когда ненависть достигла наивысшей точки, Йитра протянул руку — наверное, это получилось у него само собой — и притянул Сироту к себе, словно защищая.
— Нет! — закричал я.
Но мой крик потонул в общем гуле. Я побежал.
Полетели камни. Толпа колыхалась, и камни, направленные в мальчиков на поляне, со свистом разрезали воздух.
Я протискивался сквозь толпу, чтобы добраться до мальчиков, а Иаков шел следом.
Но все уже было кончено.
Рабби ревел на крыше синагоги, словно зверь.
Толпа умолкла.
Рабби, зажав руками рот, смотрел вниз на гору камней.
Иасон покачал головой и отвернулся.
Мать Йитры завыла, сестры подхватили плач.
Люди отворачивались. Они бежали вверх по холму, бежали в поля, перебирались через ручей и бежали по дальнему склону. Они бежали куда глаза глядят.
И тогда рабби вскинул руки.
— Да, бегите, бегите от того, что вы натворили! Но Господь на Небесах видит вас! Господь Небесный видит это!
Он стиснул кулаки.
— Сатана правит в Назарете! — ревел рабби. — Бегите, бегите от позора, от того, что вы натворили, презренные, не ведающие закона негодяи!
Он обхватил голову ладонями и зарыдал еще громче, чем женщины из семьи Йитры. Он согнулся пополам, и Иасон поддерживал его.
Наум созвал женщин и повел их прочь. Один раз он оглянулся, а потом потянул жену вверх по склону холма, и девочки побежали за ними.
Лишь немногие еще были здесь — наемные работники, поденщики, дети, выбравшиеся из укрытий под пальмами и появившиеся в дверях соседних домов. Мы с Иаковом смотрели на кучу камней и двух мальчиков, которые лежали под ними, словно прижавшись друг к другу.
Рука Йитры так и осталась лежать на плече Сироты, а голова покоилась у него на груди. Кровь текла из раны на голове Сироты. Глаза Йитры были наполовину закрыты. Кровь виднелась только на волосах.
Жизнь ушла из них.
Я услышал топот ног: последние из тех, кто замешкался у синагоги, спешили прочь.
На поляну вышел Иосиф, с ним старый рабби Берехия, который еле передвигал ноги, и другие седовласые старцы, самые пожилые люди в нашей деревне. Мои дядья, Клеопа и Алфей, тоже пришли. Они остановились рядом с Иосифом.
Все выглядели заспанными и сбитыми с толку.
Иосиф глядел на мертвых мальчиков.
— Как это случилось? — шепотом спросил он и поднял глаза на нас с Иаковом.
Иаков перевел дыхание. Слезы покатились по его лицу.
— Это… просто случилось, — прошептал он. — Нам надо было… Я не думал…
Он уронил голову на грудь.
Над нами, на крыше, рыдал рабби, уткнувшись в плечо племянника, который смотрел в поля, и его лицо казалось воплощением скорби.
— Кто их обвинил? — спросил дядя Клеопа и посмотрел на меня. — Иешуа, кто выдвинул обвинение?
