Причём никаких заклятий мне для этого не потребовалось. Хватило должным образом направленной мысли.
Свои восторги по поводу сделанного я постаралась сдержать. Ну да, я изменила свой сон. Подумаешь, великое деяние! Если вспомнить слова Котища, 'каждый из соискателей некогда совершил деяние, оставившее заметный след в сферах Знания. Каждый шагнул за пределы возможного, обошёл, изменил или просто сломал законы своего мира. Это достаточно явно показывает, что в пределах одного мира, одного пространства, одного Закона вам тесно'.
А я действительно совершила считавшееся невозможным. Я анимировала костяного дракона без кровавой человеческой жертвы. И не во сне, а в реальном мире.
Свыкнуться бы ещё с представлением, что мой привычный 'реальный мир' и мои/чужие сны лишены принципиальных отличий…
В камере меня продержали всю ночь и ещё немного. Всё это время я провела на ногах, расхаживая из угла в угол. Присесть и тем более прилечь было негде, но снова менять окружающее ради того, чтобы выспаться, мне не хотелось. Как и вообще спать. Я размышляла, вспоминала, планировала – короче говоря, проводила время слишком интересно, чтобы задумываться об отдыхе.
А потом за мной пришли.
Суд должен предваряться следствием. Причём то и другое должно совершаться по определённым правилам. Всё это – часть ритуала, именуемого правосудием. Вот только у меня сложилось стойкое ощущение, что разговаривающий басом фер Трискель, которого фер Уллахис почтительно именовал 'учителем', крайне мало интересуется тем, кто я такая. Зато готов засудить, приговорить и казнить любую особу женского пола, которую сочтёт ведьмой. Он явно не был настроен соблюдать правила и следовать ритуалу ради одной из них.
Для ведьм у него существовал особый подход.
Меня посадили лицом в глухой угол. Чтобы я не могла учинить сглаз и порчу, мне завязали глаза. Чтобы не могла наложить заклятие при помощи жеста, мои руки упрятали в нечто вроде негнущихся стальных перчаток. Чтобы не могла налагать заклятия посредством слов, а заодно – вставлять шибко умные комментарии, в рот засунули кляп.
И защитника мне, что характерно, не предоставили.
Может быть, таковым считался мой знакомый рыцарь. Но фер Уллахис, присутствующий на 'следствии', по поводу всего вышеперечисленного отмалчивался и оттого сильно упал в моих завязанных глазах.
Кроме доброго фера и меня, в помещении находился недобрый фер Трискель, какой-то чиновник из судейских, то ли судья, то ли прокурор, да ещё писарь, старательно скрипевший пером и молчавший не хуже, чем его чиновное начальство.
Началось с опроса свидетелей. Выслушав первых двоих, я начала скучать, ибо опрос шёл по такой ровной колее, что следующий вопрос мог бы предсказать даже деревенский дурачок.
– Ваше имя, почтенный (почтенная)?
– Каков ваш род занятий?
– Какие печальные обстоятельства вашей жизни связаны с тёмным ведовством?
– А ещё какие? Может быть, что-то скверное случилось с вами или вашими родственниками совсем недавно?
– Больше ничего не вспоминается?
– Спасибо за ваш рассказ, вы очень помогли следствию. Следующий!
Фер Уллахис сделал только два замечания, да и те в самом начале.
– Но ведь свидетель Такой-то не указал на присутствующую здесь Иглу как на источник своих бед!
– Полноте, мой друг, – пробасил фер Трискель. – Всем известно, что даже малоопытные и слабые ведьмы виртуозно владеют способностью отводить глаза своим жертвам. Об этом писали мэтр Утрус, фер Венвем, мэтр Оглиран и другие почтенные люди. Поэтому на уверенное опознание злодейки надеяться бессмысленно, даже нелепо. А вы продолжайте, почтенная, продолжайте. Сколько, говорите, болела ваша корова перед тем, как пасть?..
Второе замечание было таково:
– Позвольте, ведь градобитие – явление прискорбное, но вполне естественное. Природное, можно сказать. Почему за этот конкретный случай гибели посевов должна нести ответственность именно обвиняемая?
– Ай-яй-яй! Мне стыдно за тебя, Эрсай. Ведь в классическом труде мэтра Сивирта, прозванного Многомудрым, перечисляются следующие виды естественных осадков, как-то: морось, дождь, роса, ливень, снег влажный, снег сухой и изморозь. Нетрудно заметить, что такие атмосферные явления, как град, буря с молнией и громом, смерч, ураган и вьюга в списке сём не числятся; следовательно, они подпадают под определение явлений неестественных, сиречь магических, вызываемых непременно чьей-либо злой волей. Причём, если в результате неестественных атмосферных явлений пострадали добрые люди, либо недвижимое имущество их, либо скотина, либо посевы, то тут уж наверняка постаралась какая-нибудь ведьма… либо колдун.
Иных возражений фер Уллахис не нашёл, поэтому мне пришлось битых два часа выслушивать мелкие подробности мелких жизней. Среди жалобщиков на 'тёмное ведовство', мешающее им жить, люди мало- мальски достойные так же редки, как алмазы в навозной жиже. А фер Трискель вдобавок платил за дачу показаний. Да, выплачивалась смешная сумма, притом не зависящая от словоохотливости каждого конкретного 'свидетеля', но для кого-то и смешная сумма может быть позарез необходима. Особенно меня порадовала история пьянчужки, слёзно уверявшего, что спился он вовсе не оттого, что не сумел толком овладеть своим ремеслом, зарабатывал сущие гроши и потерял жену, ушедшую от этакого кавалера к другому, а из-за злой порчи.
И вот настало самое интересное. Свидетели кончились, настал черёд допроса собственно ведьмы, и кляп у меня изо рта извлекли (хотя руки не освободили и повязку с глаз не убрали). Впрочем, фер Трискель не преминул громогласно заявить, чтобы я не пыталась злодействовать, ибо совокупной силы двух посвящённых рыцарей с лихвой достанет пресечь мои хилые попытки навредить кому-либо в пределах слышимости.
– Назови своё имя, ведьма.
– Эйрас сур Тральгим.
– Запишите: доселе ведьма пользовалась исключительно ложным прозванием, представляясь как Игла. Кстати, что-то не припомню я места под названием Тральгим. Запишите заодно, что имя, названное обвиняемой, может также оказаться ложным.
– Можете заодно записать, – заявила я во всеуслышание, – что по сию пору неизвестный мне по имени владетель Трискеля, о существовании какового места я прежде и не слыхивала, слабо знаком с судебной процедурой. Иначе он непременно должен был бы знать, что обвиняемым человек становится только в момент, когда судья зачитывает ему вынесенный приговор, а до того момента человек может называться либо свидетелем, либо подозреваемым, либо главным подозреваемым, но никем более.
– Это записывать слишком долго, пропустите, – сказал подозрительно довольным тоном фер Трискель. – А вот что будет в протоколе весьма уместно, так это примечание, что обвиняемая сходу проявила неуместные для её пола и возраста познания. Поскольку обучиться юридическим нормам обычная женщина не может, сей факт есть ещё одно неопровержимое доказательство занятий ведовством.
– Куда уж нам, женщинам. Юридическим нормам, вон, не всякий посвящённый рыцарь обучиться может…
– Добавьте: ведёт себя на словах дерзко, говорит тоном неподобающим, задевает достоинство присутствующих и иными способами являет свою злокозненную природу. Обвиняемая, что вы можете сказать по сути предъявленных вам обвинений?
– Если одним словом, то все эти обвинения – чушь.
– Запишите: вину свою отрицает.
– Опять нарушение процедуры. Отрицать можно лишь вину доказанную, а то, что я выслушивала тут,
