шаг вперед по пути осмысления и разработки с материалистических позиций того рационального, что содержится в теории пралогического мышления Л.Леви-Брюля. Казалось бы, что за этим шагом должны были последовать следующие. Но этого, к сожалению, не случилось. Начиная примерно с 40-х годов, советские исследователи встали на путь полного отрицания какой бы то ни было ценности концепции Л.Леви-Врюля (Шемякин,!950; Каждан, 1957; Зыбковец, 1958а, 1959, Шаревская, 1959; Францев, 1959; Сухов, 1961 и др). Ошибки Л.Леви-Брюля заслонили для них то рациональное, что имееіся в ею работах. В результате они вместо того, чтобы пойти вперед от Л.Леви-Брюля, на деле, по нашему мнению, пошли назад от него. Положения по вопросу об эволюции мышления, которые встречаем в их работах, зачастую ничем по существу не отличаются от тех, которые можно найти в трудах Г.Спенсера и Э.Тайлора (Анисимов, 1949, с. 19–20; Попов, 1958, с.77–78; Зыбковец, 1958а, с.401 сл.; 1959, с.50 сл.; Шаревская, 1959, с.95; Сухов, 1961, с.89–92). И это представляется нам вполне закономерным явлением Нельзя, на наш взгляд, продвинуться сколько-нибудь значительно вперед в разработке проблем эволюции первобытною мышления, не использовав и критически не переработав всего того ценного, что имеется в трудах Л.Леви-Брюля,
Однако не менее опасным, чем огульное отрицание ценности концепции Л.Леви-Брюля, является некритическое заимствование ею положений Концепция Л Леви-Брюля в том виде, в каком она изложена в его работах, для пас неприемлема, ибо по существу своему является идеалистической. Помимо общих принципиальных ошибок, о которых немало говорилось в нашей литературе, Л.Леви-Брюль допустил много и частных. Так, например, характеризуя приемитивное мышление, он не отделял тех его черт, которые обусловливались существованием магического образа мышления, от особенностей, вытекавших из незавершенности формирования логического способа мысли. Нельзя согласиться с ним и в характеристике самого магического способа мышления. Много ошибок он допускает и в других вопросах. Но, еще раз повторяем, все эти ошибки не должны заслонять от нас того безусловно ценного вклада в науку, который был сделан Л.Леви-Брюлем.
* * *
В заключение необходимо остановиться па вопросе о времени возникновения магического образа действия и магического образа мысли. Проблема эта необычайно сложна, и на вопрос этот можно дать лишь предположительный ответ.
Исходя из общей логики развития практической деятельности и мышления, можно было бы предположить, что раздвоение человеческой деятельности на реальную и символическую началось у позднейших протантропов, а раздвоение мыслительной деятельности на логическую и магическую у палеоантропов, скорее всего еще у ранних. Во всяком случае имеются основания полагать, что у неандертальцев наряду с формировавшимся логическим способом мышления существовал уже и магический.
Большое внимание исследователей привлекли находки в ряде мустьерских стоянок минеральной краски, причем частью в виде кусков со следами использования, и каменных валунов с намеренно нанесенными на них красными пятнами (В.Никольский, 1928, с. 150; Гущин, 1937, с.50; Окладников, 1952а, с.14–15; Ефименко, 1953, с.247 сл.; Замятнин, 1961а,с.42, 46–52, 19616). Кусок камня со следами его раскраски в красный цвет был обнаружен, в частности, в мустьерской стоянке Ля Ферасси, в которой были найдены также каменные плиты с чашевидными углублениями и костяная пластинка с нанесенными на ней рядами параллельных нарезок.
А.С.Гущин (1937, с.50, 97) и С.Н.Замятнин (1961а, с.48, 52) высказали предположение, что камни со следами раскраски являются памятниками инсценировок охоты, во время которых сами камни изображали животных, а красные пятна — раны. В то же время С.Н.Замятнин подчеркивал, что, по его мнению, эти инсценировки не носили еще магического характера, они были репетициями, во время которых происходило распределение ролей в предстоящей охоте.
С предположением, что у формирующихся людей охоте предшествовала ее репетиция, нельзя не согласиться. Усложнение охотничьей деятельности неизбежно потребовало на определенном этапе предварительной выработки плана действий. В силу крайней конкретности мышления формирующихся людей выработка плана охоты и распределения ролей могла происходить только в виде инсценировки охоты, ее репетиции. Первоначально репетиция охоты не носила магического характера, но в дальнейшем она неизбежно такой характер приобрела, ибо инсценировка охоты, в отличие от самой охоты, легко поддавалась абсолютно точному воспроизведению. О том, что превращение инсценировки и охоты в магический обряд завершилось к тому времени, к которому относятся описанные выше находки, свидетельствуют красные пятна на камне, символизирующие собой раны, нанесенные животному. Символическое нанесение ран подобию зверя никак не может рассматриваться как необходимое реальное условие успеха реальной репетиции охоты, имеющей целью выработку плана и распределение ролей, и счастливого исхода самой охоты. Так как магическая инсценировка охоты не могла выполнять ту функцию, которую имела реальная репетиция, то вероятно, что наряду с первой продолжала существовать и последняя, хотя грань между ними на практике была крайне относительной.
Появление изображения ран на камне, представляющем собой подобие животного, нельзя расценивать иначе, как первое свидетельство о начале зарождения изобразительного искусства. Указанные выше находки служат, на наш взгляд, подтверждением правильности выдвинутого С.Рейнаком положения о том, что корни искусства, прежде всего изобразительного, уходят в магию, в магическую деятельность.
Взгляда на палеолитическое искусство как на теснейшим образом связанное с магией придерживались и придерживаются многие советские исследователи (С Иванов, 1934 1у шин 1937, Равдоникас, 1937, 1939 1 Токарев, 1959, Замятнин, 1960, 1961а, Анисимов, 1960 и др)
Эта точка зрения не находится в противоречии с фактом реалистического характера искусства палеолита Как свидетельствуют данные этнографии, близость изображения к оригиналу считалась у многих народов необходимым условием успешности обрядов подражательной магии (см, напр Элленбегер, 1956, с 237–240)
При всем желании нельзя приписать реальной практической функции найденным в Ля Ферасси плитам с чашеобразными углублениями. В качестве этнографической параллели к аналогичному предмету из более поздних слоев французский исследователь П. Риве приводит употребляемую в одной из игр эскимосов пластинку или фигуру зверя с дырками Саму игру, состоящую в том чтобы воткнуть в одну из дыр привязанный шнурком к пластине (или фигуре зверя) колышек П Риве рассмагриваеі как пережиток древнею магическою обряда убивания животною (Францев 1959 с 221) Ю П Францев в качестве этнографической параллели приводит игру североамериканских индейцев, в которой участники катят по земле камень и стреляют в нею из лука, отчего камень покрывается углублениями (с 221). С Н Замятнин (1961а, с 46–53) плиты с чашевидными углублениями, как и камни с нанесенными на них красными пятнами, связываете репетициями охоты, рассматривая сами плиты как зачаточные изображения животных, а углубления на них как изображения ран. Имеются, наконец, факты и прямо свидетельствующие о появлении у неандертальцев обрядов охотничьей подражательной магии. Исследованиями, предпринятыми А. Бланком в пещере Басуа в Савоне (Италия), было выявлено, что один из сталагмитов, напоминающий по своим очертаниям животное, был объектом своеобразною воздействия со стороны неандертальцев собравшись в этом месте, они бросали в него комьями глины (Blanc, 1961). Эти данные, по мнению А Бланка, пе только говорят о существовании у палеоатропов магии, но и служат подтверждением теории магического происхождения искусства. Вначале люди в качестве объектов магического воздействия использовали естественные образования, например, сталагмиты или пятна на стенах пещер, напоминающие по своим очертаниям животных, затем они стали придавать таким образованиям черты сходства с животными, что в конечном счете и переросло в создание произведений палеолитического искусства.
Кроме приведенных выше, имеются и другие данные, свидетельствующие о существовании у палеоантропов наряду с формирующимся логическим мышлением магическою способа мысли С ними мы ознакомимся в следующих главах.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Неандертальские погребения, их происхождение и сущность
