горняков, приезжавшая для передачи своего опыта. И в заключение такие строчки:
«Полученный опыт будет способствовать дальнейшему техническому прогрессу на шахтах нашего треста. Спасибо вам, сибиряки, от украинских горняков!»
Таштагольский опыт подтвердил, помимо всего остального, то важнейшее обстоятельство, что отныне подземный способ становится дешевле наземного, а это влечет за собой весьма важные последствия. Существует в горнорудном производстве такой термин — забалансовые руды. Что это означает? В ту пору, когда началось широкое распространение карьерного способа, Всесоюзная комиссия по запасам полезных ископаемых при Совете Министров СССР «спустила» геологам установку: считать выгодными для промышленного использования те месторождения, которые расположены в земной толще до глубины 500 метров, они могут разрабатываться открытым способом, их следует включать в баланс. Все, что ниже этой отметки, уже требует шахт, а шахты — это очень дорого, на данном этапе развития горнорудного производства невыгодно, следовательно, такие руды нужно относить за баланс.
В графу забалансовых полезных ископаемых попало слишком много богатств, которые очень нужны стране сегодня, сейчас, и дубынинская технология позволит взять их под землей с меньшими затратами, чем берут экскаваторы из полукилометровых каньонов.
Впрочем, восставшие не призывают к полной ликвидации карьеров — там, где руда или уголь лежат у поверхности, их, конечно, выгодно брать с земли. Но отныне предел глубины таких карьеров экономически целесообразно (не говоря уже о сохранении природы) ограничить 200 метрами.
Словом, пришло время, когда можно практически исключить из употребления, считать устаревшим сам термин — забалансовые руды.
…Был уже поздний вечер, когда мы покинули рудоуправление. Хозяева пошли проводить меня до гостиницы. Улица петляла по берегу Кондомы. С нашей стороны берег был хотя и гористым, но топорщился не так уж сильно, зато по ту сторону вздымался к небу крутобокой сопкой. Сопка гирляндилась множеством огней — они расположились как бы в три этажа: в самом низу, несколькими уступами — оконные блики жилых кварталов, в самом верху, на гребне сопки — светящийся треножник телевизионной вышки, а в широком разрыве между низом и верхом — фонари шахтного копра.
Там, на верхней его площадке, в желтом свете фонарей, я увидел мелькающие спицы громадных колес, ночь была не в силах их усыпить. Захарюта тоже посмотрел на площадку копра, сказал с улыбкой:
— А все-таки они вертятся!..
Я изловил Дубынина в коридоре института — он спешил к выходу, размахивая портфелем в такт семимильным своим шагам. Профессор посмотрел на меня отсутствующим взглядом.
— Считайте, что меня в Новосибирске уже нет, — помахал перед моим лицом голубой индульгенцией авиабилета. — Я уже в Якутии, в Мирном.
— В Мирном? Но там же алмазы, а вы…
— Для меня не существует алмазов, топазов или еще там чего, я знаю, что там добываются полезные
В Мирном созывалось совещание специалистов, совещание, на повестку дня которого выносился единственный вопрос: возможности перехода с открытой разработки алмазоносных трубок на подземную. И в качестве основного докладчика на этом совещании предстояло выступить Дубынину.
Он показал мне начало своего доклада — первый абзац:
«В наше время принято считать, что открытый способ добычи полезных ископаемых наиболее рентабельный, наиболее прогрессивный. Позволю себе не согласиться с этой общепринятой точкой зрения…»
