могла бы получить серьезную травму, если бы последние полтора года не занималась балетом три раза в неделю. Особым талантом девочка не отличалась, но балет ей нравился, да и укреплял мышцы. Так что живот самортизировал удар, как хорошие амортизаторы уменьшают тряску на ухабистой дороге. Однако на следующий день на животе появилась черно-синяя полоса. Такие синяки не проходят почти две недели. Сначала становятся лиловыми, затем желтыми, наконец исчезают… процесс, обратный тому, что идет на полароидной фотографии.
Ударившись об стол, Мег вскрикнула не только от боли, но и от неожиданности. Огромный торт, который должен был проявиться на первой фотографии, сделанной новой камерой Кевина, соскользнул со стола. Миссис Дэлевен не успела даже начать: «Мег, с тобой все в порядке?» — как остатки торта с чавканьем упали на «Солнце-660», а крем полетел всем на туфли и на плинтус.
Из-под торта — как перископ — торчал только видоискатель, залепленный шоколадом. И все.
Счастливого дня рождения, Кевин.
Тем же вечером сын и отец сидели в гостиной на диване, когда в комнату вошла миссис Дэлевен, размахивая двумя скрепленными листочками бумаги. У Кевина и мистера Дэлевена на коленях лежали раскрытые книги (у отца «Самые лучшие и умные», у сына — «Перестрелка в Ларедо»), но они не читали, а смотрели на камеру «Солнце-660» и полароидные фотографии. Все они изображали одно и то же.
Мег сидела перед ними на полу, смотрела взятый напрокат видеофильм. Кевин не знал, какой именно, но догадался, что «ужастик», потому что на экране бегали и кричали люди. Меган обожала такие фильмы. Родители считали, что у нее дурной вкус (мистер Дэлевен особенно часто выражал неудовольствие по поводу «этой гадости»), но сегодня никто не сказал ни слова. Кевин догадался, что восторжествовал принцип: чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не плакало. Родители были готовы на все, лишь бы остановить поток жалоб на ушибленный живот.
— Вот! — объявила миссис Дэлевен. — Нашла их на дне сумочки, когда перерывала ее по второму разу. — Она протянула листочки, чек из магазина «Джи. Си. Пенни» и квитанцию «Мастер кард» мужу. — Первый раз ничего не нашла. Наверное, никто бы не нашел. Таков закон природы.
Она оглядела мужа и сына.
— Такое ощущение, будто кто-то убил семейного кота.
— У нас нет кота, — ответил Кевин.
— Вы знаете, о чем я. Безобразие, конечно, но мы наверняка все уладим. В «Пенни» нам с радостью обменяют…
— Я в этом не уверен. — Джон Дэлевен взял камеру, с отвращением посмотрел на нее, только что не фыркнул, и положил на кофейный столик. Она треснула при ударе об пол. Видишь?
Миссис Дэлевен мельком взглянула на камеру.
— Что ж, если не обменяют у «Пенни», обратимся в компанию «Полароид». Там отказа не будет. Я хочу сказать, что дефект не связан с падением. Первая фотография такая же, как и остальные, а Кевин сделал ее до того, как Мег сбросила камеру на пол.
— Я не нарочно. — Мег даже не повернулась. На экране злобная кукла по имени Чаки преследовала маленького мальчика. Одетая в комбинезон, кукла размахивала ножом.
— Я знаю, дорогая. Как твой живот?
— Болит. Думаю, мороженое может помочь. У нас осталось?
— Наверное, да.
— Ты не могла бы принести мне немного? — И Мег одарила мать радостной улыбкой.
— Как бы не так, — ответила миссис Дэлевен. — Возьми сама. И что это за ужасный фильм ты смотришь?
— «Детская игра», — ответила Меган. — Об ожившей кукле по имени Чаки. Клевый фильм!
Миссис Дэлевен была очень недовольна.
— Куклы не оживают, Мег — вставил отец; твердо и решительно, не терпящим возражений тоном.
— Чаки ожил. В кино всякое случается. — Девочка подняла с пола пульт, остановила картинку и пошла на кухню за мороженым.
— Почему ей нравится смотреть это барахло? — В голосе мистера Дэлевена слышалось недоумение.
— Не знаю, дорогой, — ответила ему жена. Кевин взял со столика «Полароид» и несколько фотографий. Почти дюжину.
— Я не уверен, что хочу поменять камеру, — неожиданно заявил он.
Мистер Дэлевен воззрился на сына.
— Что? Иисус заплакал!
— Я просто говорю, что, может, мы должны об этом подумать. — Кевин словно оправдывался. — Я хочу сказать, это не фабричный дефект. То есть если бы фотографии получались передержанными… или недодержанными… или вовсе без изображения… это было бы одно. Но у нас совсем другое. Одно и то же изображение, раз за разом. Посмотрите сами! Их словно снимали на улице, хотя камеру из дома не выносили!
— Это чья-то глупая шутка, — заявил отец. — Другого объяснения быть не может. Так что надо поменять эту чертову камеру и забыть о ней!
— Едва ли, — покачал головой Кевин, — Слишком уж сложно для шутки. Что надо сделать с камерой, чтобы она выдавала одну и ту же фотографию? И еще. Здесь есть психологический момент.
— Уже и психологический. — Мистер Дэлевен закатил глаза.
— Да, психологический! — твердо повторил Кевин. — Например, если кто-то дает тебе сигару, которая взрывается при первой затяжке, то он непременно хочет при этом присутствовать, чтобы вдоволь насмеяться, не так ли? Но ведь ты или мама не хотели подшутить надо мной так…
— Твой отец не из шутников. — Миссис Дэлевен могла бы этого и не говорить.
Мистер Дэлевен смотрел на Кевина осуждающе, плотно сжав губы. Таким взглядом он всегда одаривал Кевина, когда тот «уплывал» в страну воображаемого. Именно в этой стране Кевин чувствовал себя как рыба в воде. А вот у его отца желание мальчика увидеть то, чего нет, вызывало недоумение и полное неприятие. Мистер Дэлевен не понимал, откуда это в Кевине, но мог с уверенностью сказать, что не от него.
Отец вздохнул и снова посмотрел на камеру. Слева откололся кусочек черного пластика. Тончайшая трещина, с человеческий волос, пересекала линзы. Трещинка исчезала, если поднести видоискатель к глазу и сфотографировать то, что видишь. Только зафиксировать, снять то, что видишь, не удавалось. То, что фотографировалось, лежало на кофейном столике. И еще с десяток дубликатов остались в столовой.
А запечатлевался некий беженец из местного собачьего питомника.
— Ладно, и что же ты собираешься с ней делать, черт побери? — спросил мистер Дэлевен. — Я прошу тебя, давай рассуждать здраво, Кевин. В чем практическая польза от камеры, которая снова и снова выдает одну и ту же фотографию?
Но Кевин думал не о практической пользе. То есть в тот момент он ни о чем не думал. Он чувствовал… и вспоминал. В то мгновение, когда он нажимал на кнопку, одна мысль (она моя) озарила его сознание, точно так же, как вспышка озарила комнату. Мысль эта вызвала столько эмоций, что Кевин до сих пор не мог понять их, но вроде бы доминировали страх и волнение, предчувствие необычного.
А кроме того, отец всегда стремился рассуждать с позиции здравого смысла. Ему были непонятны интуиция и предчувствия сына или увлеченность дочери куклами-убийцами.
Мег вернулась с тарелкой, до краев наполненной мороженым, и снова включила фильм. Кто-то пытался поджечь Чаки с помощью факела, но кукла продолжала размахивать ножом.
— Вы все еще спорите?
— Мы дискутируем, — поправил дочь мистер Дэлевен и еще плотнее сжал губы.
— Да, конечно. — Мег уселась на пол, скрестив ноги. — Ты всегда так говоришь.
— Мег? — Голос Кевина звучал приторно-сладко.
— Что?
— Если ты обрушишь столько мороженого на ушибленную селезенку, то этой же ночью умрешь в
