— Скучать?
— Держаться и не скучать.
— Лучше уж держитесь. О, черт возьми! — Ее глаза заискрились смехом. — Опять начался словесный флирт, как в Крыму. Я говорю серьезно. — Она взяла его за рукав, серые глаза ее потемнели, стали пристально строгими. — Держитесь. По-моему, начинается главное. Кубанский казак — первоклассный охотник.
Сухой жар исходил от прогретых догоряча полок, проникал сквозь мохнатое полотенце, и Дроздов чувствовал, как вместе с щекочущим тело потом уходила тяжесть собственной плоти и незнакомое блаженство безмятежного освобождения понемногу охватывало его. Он закрыл глаза, думая, что, по видимому, в этом состоянии телесного благолепия пребывали и Татарчук, и Козин, и Чернышов, лежавшие на знойных полках поодаль друг от друга. Все молчали, слушая короткое шипение мгновенно испарявшейся в раскаленных тенах воды, время от времени выплескиваемой на жаркие камни Веретенниковым. Одновременно с паром от камней подымался запах распаренного эвкалипта, заполняя сауну, проходил ветерком, облегчая дыхание терпкой свежестью, и ощущение благости переносило Дроздова в августовский Крым, на полуденный, залитый солнцем пляж, к тому праздному лежанию на песке, когда ни о чем серьезном речь не вязалась, а мысли были незатейливые, прозрачные, подобные скоротечным сиреневым утрам на берегу:
«Почему мне на память стал приходить Крым?»
И Дроздов чуть приоткрыл глаза, глядя на жемчужный свет вправленных в деревянный потолок плафонов, и тотчас повернулся на бок, услышав кряхтение, посапывание, вздохи на соседней полке, где расположился Татарчук.
Весь осыпанный капельками пота, он уже не лежал, а сидел на полке, спустив огромные ноги, массировал обеими руками широкую, жиреющую, странно безволосую грудь, большой, но крепкий, как у борца, живот, туго обтянутый плавками, его размякшее, влажное лицо выражало счастье.
— Ах, хорошо! Ах, не грешно! Ах, божественно, чудесно-то как! — повторял он с придыханием. — Жизнь-то дана нам единственная, а, Игорь Мстиславович? Второй в резерве нет. И не будет во веки веков. Так неужто плоть нельзя парком побаловать? Можно. И это-то благословение всевышнее!.. Иначе — конец. А живем-то мы как? В суете. В заботах. В грызне. В тотальной порче нервов. В стрессах. О чем всей душой сожалею, понимаете ли, так это о том, что монастырских гостиниц нет. А было их в России около полутора тысяч. — Он полотенцем промокнул лицо, шею, плечи, бросил полотенце на колени, в сладостном изнеможении продолжал: — Уехать бы так на недельку в какой-нибудь провинциальный монастырек, в тишину, в душевное смирение, в голоса молитв, пропариться бы в монашеской баньке — и наступило бы очищение духа. От всей скверны мирской. Нет веры — и нет согласия между людьми. Восточная мудрость гласит: не говори в толпе о Боге. А как бы хотелось общего понимания! Вам в душу этакое настроение не приходило?
— Изумительный вы романтик, Никита Борисович, — послышался разжиженный голос Чернышова с нижней полки, и его плоские ступни зашевелились, подтверждая состояние душевного умиления.
Безмолвный Веретенников, белотелый, безукоризненно стройный, обмотанный вокруг бедер полотенцем, отмеченный кокетливой сиреневой шапочкой на глянцевитых волосах, подобно восточному жрецу, священнодействовал возле тенов, ублаготворяя гостей, настаивал эвкалиптовые листья в эмалированном тазу и эмалированной кружкой плескал настоянным кипятком на камни, снизу распространяя по амфитеатру сауны благовонный пар.
— Романтик? М-м? Хорошо, что не дурак, — снисходительно покряхтел Татарчук, вытирая полотенцем грудь, по которой, застревая в жировых складках, текли струйки пота. — В этом смысле я тебе, Георгий Евгеньевич, могу совет дать. Если в себе дурачка почувствовал, сделай стены своего кабинета зеркальными, чтоб сам себе виден был.
— Зеркала — как вы остроумно! — воскликнул Чернышов, и плоские ступни его задвигались быстрее, в восторге затанцевали на полке. — Разумеется, зеркала, зеркала, замечательно!
— Да оставьте бытовые всхлипы хоть когда потеете! — подал трескучий голос Козин, вытянувшись длинным костлявым телом на своей полке. — Не льстите хоть в сауне! Неприлично в конце концов!
— При общей вере и согласии светлое общество вполне можно построить. Страну обогатить. Людей досыта накормить бы. Обуть, одеть. Горы свернуть, — продолжал Татарчук, жмурясь от удовольствия и обращаясь к Дроздову. — Иногда ума не приложу — в чем истинный конфликт? В чем недоразумение? Или мудрецы нашли эффективную замену ГЭС? Нет и пока не предвидится. Атомные станции? Сумасшедшие затраты. Тепловые? Загрязнение окружающей среды. Я не ругаю зложелателей, шут с ними. Но тут и скептику ясно, что будущее Сибири и всей страны без гидроэнергетики — нищета голая. Темное царство. Каменный век. В шкурах ходить будем. Ягодицами сверкать в пещерах. Современная экономика невозможна без мощных электрических систем. Аксиома это, азбучная истина, общее место. А здесь — камень преткновения. Узел несогласия. Вы меня не порицайте, Игорь Мстиславович, но маломощного умишка моего не хватает иногда, чтобы разобраться; в чем у некоторых ученых появилось с нами несогласие? Водохранилища? Затапливание земель? Изменение окружающей среды? Но ГЭС — самое экологически чистое сооружение. Где же альтернатива? Где обоснованный и разработанный разумный вариант? Разумный… Глобальный вопрос! Это, понимаете ли, как жизнь. Жизнь — одна, и вариантов ее нет и за горизонтом не предвидится. Ох, как эвкалиптом-то пахнет! Какой дух! Прав ли, не прав я? Где она, альтернатива? Громите. Опровергайте. Я готов и уму поучиться. Век живи, век учись… О, как все поры дышать-то начинают, вроде второй раз рождаешься… Ублажает, ублажает вас министр-то в своей сауне! Вот что наши чиновничьи стрессы снимает — потом изойти, токсины выгнать…
Он горой загромождал полку, ласкающими кругами растирая грудь и живот, с придыханием покряхтывая, изнеможенно постанывая, между этими звуками произносил слова без нажима, точно бы не требуя ответа, и от его лица, от его большого пышущего тела исходило какое-то всепоглощающее банное наслаждение, которое он заслужил и хочет принять сполна. Очевидно было, что благословенный жар, сосновый запах насквозь прогретых досок, это безобидное пристрастие умиротворенно расслабляло его, и Дроздова почему-то занимала мысль, что неоднозначный во многих смыслах Татарчук, по-видимому, любит и умеет жить со вкусом и вовсе неотвергаемыми удобствами, которые приносят отдохновение душе и телу.
— Я вас слушаю, — сказал Дроздов, не торопясь с ответом, замечая, что Козин на соседней полке не пропускает ни одной фразы Татарчука, лежа со сцепленными на ребристой груди руками; сухое, желтое тело его казалось не подверженным стоградусной температуре сауны.
— Так ведь нет альтернативы, — дружелюбно гудел Татарчук, и умные глазки его вожделенно поблескивали между век. — Откуда ж альтернатива, если для ГЭС нужен гигантский склад энергии, то есть водохранилища, а значит, необходимо затапливать земли. Ваш сотрудник Тарутин предлагает даже прекратить все строительства равнинных ГЭС и взорвать, демонтировать существующие плотины. Это и мерзавцу Гитлеру не удалось — взорвать плотины канала Москва — Волга, спустить водохранилища и затопить столицу. Через край он прыткий, Тарутин ваш. Озорник он и экстремист, право слово… Нет?
— На прыткого озорника он не похож, — сказал Дроздов. — Он достаточно серьезен для этого.
— Да? Положим, положим… Вам виднее. Не настаиваю. Я к слову. Вы говорите, что в стране затопили и подтопили четырнадцать миллионов га пахотной земли. Не точно. Но не тут пес зарыт. Опять коснулись аксиомы. За что прошу не порицать. По энергетическим ресурсам, вы это похлестче меня знаете, мы занимаем второе место в мире. Второе местечко. А используем десять процентов технического гидропотенциала. Да, и это вы подетальнее меня знаете. Отстали, безобразно отстали от Италии, Японии, Франции. Они, горемычные, освоили девяносто процентов гидропотенциала. М-да. Несмотря на высочайшую стоимость затопляемых земель. Охо-хо, они никак уж не глупее нас. Не в индюках ходят. И число ГЭС и, значит, водохранилищ на земле растет. Что это — технократическое своеволие и глупость? Упаси и сохрани! Самая выгодная, дешевая энергия. Поилицы и кормилицы реки наши — спасители экономики. В них судьба страны. Они, они спасители…
— А если они не спасут?
— Быть не может. Я практик и опыт малесенький имею. Для меня цифирь — истина. И задача-то ясна: догнать США по производству электроэнергии на душу населения. Есть хорошо разработанная
