Гибкими руками музыканта Чепцов провел по стеклу, спросил:
— Какие это были бумаги, вам известно? Имеющие, так сказать, государственную ценность? Личное завещание? Возможно, роман о жизни таежников? Нынче все пишут. — Он, надо полагать, с любовью к юмору посмеялся с закрытым ртом и заговорил бодро и рассудительно: — Ваше заявление, Яков… Яков Анатольевич, несколько романтично. Кому из грабителей нужны бумаги, если они не деньги? Грабителю нужны только те бумаги, которые можно продать. Или — которые могут быть причиной для шантажирования и вымогательства. Но это из области итальянской мафии. У нас в Сибири, к счастью, ее нет. И нет агентов ЦРУ, интересующихся секретными бумагами. Надеюсь, что нет. — И снова Чепцов посмеялся с закрытым ртом. — Яков Анатольевич, вы самолично видели и читали бумаги? Извините, вам ничто не привиделось в вашем, так сказать, потрясенном состоянии?
— Я написал вам подробно, — пролепетал Улыбышев. — Я видел… Тарутин советовался со мной и вел каждый вечер записи о начатом строительстве — о трассе, о технике, которая здесь появилась… О почве в створе…
— Минуточку.
С женственной изящностью Чепцов сделал движение к стене позади стола, где серел на массивной тумбочке увесистый сейф, ловко открыл его ключиком, с неменьшей ловкостью выложил папку на стол, играючи раскрыл ее, нашел в бумаге нужное место, пальцем подпер свежевыбритую щеку.
— Так вот действительно вы пишете, что бумаг в номере не оказалось, — сказал Чепцов, в задумчивости постукивая пальцем по щеке. — Но, право, налицо, как говорится, побочная ситуация — исчезли бумаги, записи в номере гостиницы. Не небрежность ли это уборщицы — безответственно смахнула со стола в корзину, прибирая номер покойника? Уборщица между тем показала нашему работнику, что не помнит, были ли на столе бумаги… Вот еще вы пишете, Яков Анатольевич, что якобы видели на улице Чилима двух граждан с ружьями, похожих на убийц. Но заявляете также, что их лиц в момент убийства вы не запомнили, а хорошо помните, что у обоих были ружья. Тем не менее с ружьями в тайгу половина поселка ходит. Охотник тут каждый второй. В данном случае любое ружье — не вещественное доказательство. Вот пока что у нас есть…
Говоря это, он пасьянсом принялся точно и быстро раскладывать на столе фотографии, где было заснято, по всей видимости, место убийства, и рассуждал в то же время:
— В мировой криминалистике известно не меньше двухсот пятидесяти факторов, необходимых для совершения преступления. Сюда, без сомнения, входят нападение с целью грабежа и удовлетворение садистских наклонностей. В данном случае если грабеж был, то по ходу дела. Садизм же — налицо: лишенный жизни был брошен убийцами в костер… Взгляните на фотографии, сделанные на месте…
«Как он много, гладко и легко говорит, этот молодой человек, — слушая четкий голос Чепцова, подумал Дроздов, несколько озадаченный при виде его длинной красивой талии, городской холености матового лица, подточенных бледных ногтей, гибких белых рук — нечто балетное, и утонченное, и внушающее в его облике вызывало любопытство и одновременно настораживало Дроздова. В сибирских поселках он не встречал до сих пор столь изысканных следователей, столь молодых, красноречивых, уверенных жрецов юстиции, способных так туманно, но убежденно объяснить все, что поддается объяснению, и, вероятно, либерально считающих истинными доказательствами лишь показания, данные во время суда. Скорее всего, он из обеспеченной семьи, окончил московское юридическое заведение. Но как он попал сюда, на край света, этот красавец с таким великолепным голосом, с такими аристократическими руками? И почему мне кажется, что он живет мечтой по московской чистоте, по кафельному раю ванной, по горячей воде, по приятельским вечерам, по картам, и, пожалуй, у него нет серьезного желания возиться здесь, в таежной грязи, в крови, всецело и серьезно заниматься расследованием зверского убийства? Я не знаю его, и быть может, я через край придирчив к нему?..»
Дроздов вопросительно посмотрел на Валерию. Она ответила строго-неопределенным взглядом, и этот взгляд, и слабый кивок ее сказали ему, что здесь вряд ли сейчас они узнают подробности гибели Тарутина и хоть косвенно прояснят главное. И Дроздов сказал:
— Не думаю, чтобы ограбление по ходу дела или садизм были целью убийства.
— Посмотрите фотографии.
С разных сторон был снят погасший костер, обугленные лесины мрачно высовывались из пепелища корявыми остриями, и черный бугорок с торчащими закопченными ребрами лежал сбоку костра — это было то, что оставалось от Тарутина, скорченное, страшное, безликое. Валерия отвернулась, сказала негромко:
— Все-таки невозможно представить. Николай должен остаться в памяти, каким был всегда.
— О том, что увидела, не жалей, — сказал немилосердно Дроздов.
Она промолчала, в изломе ее бровей была мука.
— Обратите внимание. На всех снимках хорошо видны две бутылки. Одна, расколотая, в костре. Другая возле трупа, — пояснил Чепцов, рисуя в воздухе кружки кончиком остро заточенного карандаша. — В своих письменных показаниях, Яков Анатольевич, вы утверждаете, что Тарутин не пил в тот вечер. Но порожние бутылки свидетельствуют о другом. Мы навели сведения по нужным каналам, связались с Иркутском, с Братском, где он работал, где его знали. Нам сообщили, что он был пристрастен к алкоголю, то есть — пил. И не единожды заявлял вслух, что жизнь ценит не дороже ломаного гроша, а самоубийство — благо. Подобные данные пришли и из Москвы. Не исключено, что в состоянии белой горячки и невменяемости он мог упасть в костер, потерять сознание…
Чепцов, как маленькую пику, бросил карандаш в стаканччк, с необыкновенной меткостью попал в него и заключил бесстрастно и непорочно:
— Вот вам еще альтернатива. Еще вариант. Или вариация варианта. Повторяю: это лишь элементы предварительного следствия…
— Мерзость какая-то, — выговорил Дроздов, все больше сомневаясь в вариантах и вариациях следователя, умеющего так точно попадать карандашами в стаканчик. — Белая горячка, падение в костер… О чем вы говорите? Неужели он не мог выбрать другой способ? Вы нам преподносите фантастику какую-то. Скажите, вы начали серьезное следствие или…
— Вы переступаете дозволенное, Игорь… Игорь Мстиславович! — предупредил Чепцов, и его живое открытое лицо мгновенно приняло официальную неуязвимость. — В этом не бывает никаких «или». — И он ладонью поставил преграду на стекле письменного стола. — Идет предварительное следствие. Допрошены бывшие уголовные элементы, после отбытия срока заключения живущие в Чилиме. — Он отсек движением ладони и эти фразы. — Осмотрено принадлежащее им оружие. Ибо, повторяю, здесь все поголовно охотники. Выяснено, кто из них был на охоте либо просто в тайге в тот день. Несмотря на столь изуродованную огнем плоть трупа, произведено вскрытие. Но пули не были найдены ни в останках черепа, ни в теле. Деталь еще такова: пока мы еще не нашли ни одного человека, кто бы зафиксировал вниманием вечерние выстрелы в районе трассы, где произошло несчастье. Вы сказали «или», Игорь Мстиславович, — повторил он, нажимая на «или» и вновь перестроил лицо — из подозрительного и неприступного оно стало самоуверенным. — В нашем деле нет «или-или». Есть «да», «нет», «теза», «антитеза», «интуиция» и «унексплод».
— Не ясно, — возразил Дроздов. — Кажется, в ход пошел английский язык. Что значит «унексплод»? Переведите на родную словесность.
— Это значит — «неисследованное», — перевела Валерия, недоверчиво хмуря брови. — Только ударение, кажется, не на первом, а на последнем слоге.
— В данном случае ударение меня не интересует, — учтиво заметил Чепцов, взглядывая на нее непроницаемым взором человека, присягнувшего правде. — Меня интересует раскрытие белых пятен. И безошибочное. Чтобы на месте белых пятен не возникали черные. Пока у нас нет ни одного серьезного аргумента.
— Как же нет? — вскрикнул растерянно Улыбышев. — А я? А мои письменные показания? Я — свидетель! Я видел…
Музыкальными пальцами Чепцов соединил в стопку веером разложенные на столе фотографии, убрал этот страшный пасьянс в папку, сложил бумаги, завязал тесемки — и, показывая свой хороший рост, длинную талию, запер ключиком «дело Тарутина» в сейф, после чего во всем великолепии выбритости, нерушимости косого пробора — ровная ниточка в тщательно причесанных волосах («похож на
