И кто я? Уже не летчик и еще не пенсионер из летного состава.
Просто пенсионер в 44 года.
Чтобы оттянуть время и остаться на балансе авиапредприятия, я согласился на прохождение медкомиссии для получения инвалидности и в последний третий день не очень бодро пошел в нашу поликлинику.
Поликлиника делилась на две части: для лётного состава и всех остальных.
На моё счастье, врачи-эксперты возвращались из отпуска именно в этот день. Завидев меня, врач обнаруживший мою болезнь первым, подошел ко мне. О.С. и подолгу службы, и чисто по-человечески подробно расспросил меня обо всех моих злоключениях и, понимая, что если мне повесят инвалидность, то добьют морально, решил провести дополнительные тесты на мою “нормальность“. Дело в том, что ЦВЛЭК проводит подобные тесты и результаты у меня были хорошими, но ВЛЭК не верит ЦВЛЭКУ и это искреннее чувство совершенно взаимно.
Мне пришлось проходить тестирование снова. Но если в Москве достаточно провести исследования на предмет допуска к полетам за 1–1,5 часа, то в Питере на допуск “не идиота” потребовалось 2,5 часа.
Примерно на втором часе тестирования, я сообразил, что уже позабыл таблицу умножения, о чем честно сообщил врачу- психологу. Врач-психолог, понимая, что я слаб здоровьем, через полчаса свои тесты прекратил и попросил меня нарисовать ему карту моих озер, якобы, а может и вправду для его отдыха.
Через еще полчаса я узнал, что я уже не идиот, а результаты моих тестов даже лучше чем те, что были раньше, когда я еще был лётчиком.
Почему?
— А я всех простил.
И начал я работать в Бюро Навигационной Информации у Серёги, первом человеке, который, смог мне помочь с положительнейшим и судьбоноснейшим результатом.
Серёга Р. отслужил в Советской Армии в пограничных войсках. Там он даже китайского лазутчика поймал и за этот героический поступок его даже хотели в Пограничное Училище отдать, но Серёге отчаянно хотелось летать. Поэтому он решил после Армии в Академию ГА поступать и поступил. В Академии Серёга был старшиной. К нам простым бывшим школьникам относился он на равных и никогда не кичился своим пусть и небольшим, но всё же положением начальника, за что его и любили.
По окончании Академии он летал в Хабаровске на Ил-18, а потом на Ту-154. Потом он попал в Ленинград, полетал за границу, но в какой-то кабацкой драке, какой-то урод нанёс ему удар со спины. Удар по голове был сильным. Серёга теряет часть зрения на один глаз и его списывают. Его списывают, когда мы празднуем 20-летие выпуска.
Такая вот ирония судьбы.
Народу, на 20-летии собралось немного, человек 13. Трое из них уже не летало. А теперь ещё и я не летаю. С 2001 года ещё двоих списали, один просто ушёл на пенсию, а Саша Дятлов разбился в декабре следующего года на острове Тимор.
А с Сашей мы не виделись с окончания Академии. Здорово он меня как-то выручил. Поставили меня уже на третьем курсе в наряд по роте. Причём ночью. Я специально любил ночью на тумбочке стоять, потому, что можно немного рядом поспать на диване.
Будильник заводишь и спишь. Нечего было охранять, поэтому и спал я крепко. Проснулся я за час до всеобщего подъёма (противным голосом надо было проорать ”Рота, подъём!”) от того, что будильник не тикает, я и проснулся. Будильника, как и шапки-фуражки не было. Фуражку и будильник шутники аккуратно положили на подоконник, которые я легко нашёл по характерному тиканью, но, возвращаясь на тумбочку, я обнаружил отсутствие присутствия телефона на ней, и меня это очень расстроило. Телефон, особенно, на тумбочке штука ценная, меня могли за этот телефон, может даже из Академии выгнать. А может даже и в тюрьму посадить. Хорошо, что у Саши дома был запасной телефон и к обеду на тумбочке он уже был.
Начало
А родился я через 15 лет и 5 минут после исторического Парада Победы голым и орущим, как все нормальные Ленинградские дети. Мама моя, была учительницей английского языка, а папа мой военпредом. Испытывал он подводные лодки в Балтийском море. Зря мой папа говорил, что отвратил меня от Флота. Я всегда испытывал почти благоговейное отношение к военным морякам, особенно, к подводникам. В моем понимании мой папа вообще энциклопедически развит и есть пример настоящего флотского офицера.
У меня никогда не было творческих мучений в выборе профессии. Но мама говорит, что я захотел летать лишь в 3 года.
Может я хотел этого и раньше, но, наверное, был скрытным, а сейчас этого не помню.
В седьмом классе, после похождений во всякие секции, кружки и квадратики я, наконец, почти дорос до аэроклуба. Мне было разрешено посещать занятия в секции Юный Пилот, но прыгать в то время разрешалось с 15, а летать с 16.
Нас, молодых любителей авиации было 50, а медкомиссию прошло только 12. Я очень гордился, что уже принадлежал к этим 12 и отличался от них лишь длиной и долговязостью, за что и получил кликуху Шланг.
Мы учили самолет Як-18А и парашют Д-1-8У. Все успешно сдали экзамены и ждали лишь лета, когда мы, наконец, увидим живые самолеты и прыгнем. Прыжки, в Лисьем Носу начинались часа в 4, поэтому ночевали мы на аэродроме, завернувшись в старые купола. Мы это близнецы Лёша (сейчас Командир Ту- 154) Саша (летал Командиром на Ми-8 в Афгани, затем был безработным, когда Ельцин решил, что нашей стране армия не нужна и сейчас вернулся летать на восьмерку), Боря, Командир Ту-134, Володя самый главный по вертолётам здесь в Питере. Было радостно. С утра мы, если не было дождя, укладывали парашюты, но пока мы их укладывали, дождь обязательно начинался, и вся наша кропотливая работа шла коту под хвост. Мы сушили парашюты, распустив их, и снова складывали и так каждый день. К обеду изрядно проголодавшись, мы ехали домой, я к своей бабуле в Сестрорецк, чтобы, поев, возможно, вернуться в Лисий Нос снова.
Весь июнь 75 года был дождливым. Наконец, мне стукнуло 15! Теперь я мог не опасаться за свой возраст. Погода к концу июня становилась лучше, и наши близнецы прыгнули уже дважды. Мне решительно не везло — то не было запасного парашюта, то ботинки были не те, да и папа мой к авиации не имел никакого отношения. Погода стояла уже ясная и летне без дождливая и мне было уже 15! Не выдержав отсутствия сына по ночам, мои родители поехали узнавать, чем там я занимаюсь и, убедившись, что ни чем таким Квакинским, слегка успокоились, и мой папа даже пошел к начальнику аэроклуба.
— Разве вы не можете дать ему пинка?
…У меня уже почти не оставалось шансов на прыжок. На следующий день спортсмены уезжали на сборы в Кохтпа-Ярве. Но я все же поехал на аэродром. Совсем один. Наступала ночь, и я решил ночевать на парашютной вышке, что и сделал. Ночью было прохладно, и у меня был только один вариант: подрожать и согреться. Дрожал долго, но почему-то не согрелся и решил покрутиться для согрева в колесе, но закрепил ноги плохо, и в верхней точке одна нога была готова выпасть. К счастью, Валера, двукратный чемпион Ленинграда по высшему пилотажу, имел прекрасную привычку курить табак ночью и эта его замечательная привычка, возможно, помогла мне выбраться из перевернутой ситуации.
Валеру я тогда еще не знал. Затем он дал мне свою ЛЁТЧЕСКУЮ меховую куртку, и я крепко уснул.
Утром я прошел врача, надел каску, парашюты (основной и запасной) и в таком виде стал ждать. Было 16 июля. Пока спортсмены тренировались, прыгая то с 1000, то с 2000 метров, я ждал и потел. Потел часа 3.
Я помню, что мне было страшно подумать, что могу испугаться. Единственное, что я не хотел: прыгать первым.
Наверное, с меня уже валил пар и меня, наконец, заметили. Осмотрев мою амуницию, и подсоединив ко мне прибор на запасной парашют, мне позволили занять место на АН-2. Наконец, я в воздухе. Мы стремительно набирали высоту. Не прошло и полчаса как мы уже оказались на высоте метров 800, и
