— Да ладно тебе, Крадуш! Это ж купцы, не воины.
— Все равно. — Разбойник потянул носом влажный ночной воздух, словно бы хотел что-то учуять. — Неладно…
Впрочем, он тут же перестал выказывать недовольство, присоединившись к проходящим мимо татям, вооруженным тугими охотничьими луками и короткими копьями-сулицами. Оставив позади дуб, охраняемый наивными стражами торговцев, тати и сотня Звеяра бесшумно, по-волчьи, окружили шатры и озерко с настами. Помянув неведомых богов, петухом закричал Охрям.
Острия копий одновременно проткнули матерчатые стенки шатров. Тучи выпущенных стрел полетели в насады.
— У-а! У-а! — закричали, заулюлюкали тати, бросились на торговый лагерь, размахивая над головой топорами… Странно, но сопротивления им никто не оказывал. Лагерь был пуст! Как же так? Ведь враги должны быть здесь, вот и шатры, и стражи. Охрям в ярости разрубил шатер секирой. В шатре никого не было, ни единого человечка.
Как не было никого и в шалашах, и в насадах, даже часовые на поверку оказались набитыми травою чучелами.
— Измена! — запоздало прокричал Крадуш.
А в опешивших разбойников уже со всех сторон летели меткие стрелы. Упав на одно колено, схватился за бок Охрям, захрипел Звеяр, словив стрелу в грудь. Крадуш поспешно укрылся за елкой. А из лесу, стуча мечами о щиты, выходили закованные в железо воины Вещего князя. Яростно защищались тати, знали — пощады им не будет. Повсюду слышались звон мечей и предсмертные крики. Вся земля, до самого озера, оросилась кровью.
С мечом в руках Хельги быстро шел по лесу. Кто-то из татей налетел на него с дубиной. Князь легко уклонился, выбросил вперед руку с мечом, из пронзенного горла хлынула фонтаном кровь.
— Найден, Вятша! — крикнул он. — Все целы?
— Целы, князь, — отмахиваясь рогатиной от двух разбойников, весело откликнулся Вятша и тут же подзадорил нападавших: —А ну, давайте, давайте…
Один из татей вдруг упал на брюхо и попытался подсечь ноги сотника топором. Вятша подпрыгнул и с силой наступил врагу на запястье, тот закричал, дернулся. Второй же, пытаясь облегчить положение собрата, храбро рванулся вперед… прямо на меч Вятши.
Твор отбросил в кусты бесполезный лук — кончились стрелы, да и стрелять в этакой гуще небезопасно, запросто можно угодить по своим. Жаль, у него еще не было меча. Пригнувшись, отрок пошарил взглядом в траве, подобрал выроненную кем-то секиру. Тяжела, не по руке, да все же лучше, нежели простой нож. С такой можно ринуться в самую свалку, поискать славы, хоть и строго-настрого запретил ему Вятша, да разве тут удержишься?
— Аой! — Твор пробежал орешником и, выскочив на опушку, нос к носу столкнулся с белобрысым испуганным парнем. В руках у того было короткое копье, которым вражина не замедлил воспользоваться, выставив наконечник перед самым лицом Твора. Отрок попятился, забыв про секиру, и нападающий, поудобней перехватив древко, замахнулся, готовясь нанести решающий удар… Да вдруг поскользнулся, упал, нелепо взмахнув руками, однако копье все же не выронил, целился им в Твора, нехорошо скалясь. Но уж тут и Твор наконец вспомнил про свою секиру, схватил двумя руками, размахнулся — жалобно треснуло перерубленное пополам копье, враг вскрикнул, напоровшись животом на наконечник. Вторым ударом Твор разрубил ему череп. Чавкнув, полетели вокруг окровавленные обломки костей и похожие на коровий студень мозги, из распоротого живота полезли сизые дымящиеся кишки. Глаза белобрысого парня закатились, на губах выступила кровавая пена. Дернувшись в предсмертной судороге, он застыл, выгнувшись дугою, с распоротым животом и снесенным черепом. Так закончил свой дни Пайк-Заплатка, молодой тать из ватаги дедки Охряма. Победивший его в честном бою Твор блевал в кустах за молодым ельником.
Сопротивляющихся врагов становилось все меньше, все реже слышались предсмертные крики. Многие сдавались в длен. Остро пахло человеческим потом и смертью, а над ельником, над озерком и волоком не спеша поднималось красное солнце, словно бы напитавшееся кровью.
Глава 12
ЛЕНТЫ СТАРОСТЫ КЕЛАГАСТА
Август 868 г. Шугозерье
Змея могла укусить смертельно, поэтому олицетворялась с силами зла, тьмы, преисподней.
У большого озера Нунгоша, в урочище, отсиживался Ажлак, не так давно посланный Келагастом для пригляда за воинами на Утячьем озерке. Хитер был наволоцкий староста — сам не пошел с отрядом Звеяра, верного человека послал. Но и Ажлак не лыком шит оказался. Ждал-поджидал неведомого послуха у камня — не дождался, да и решил к Нунгоше идти, там на холме, близ урочища, стоял под старой сосною огромный замшелый камень с неведомыми знаками. Издалека видны и холм, и сосна, и камень всяко заметить можно. Однако Ажлак на холм не торопился — знал, что в недавней битве погибли все воины Звеяра, и сам Звеяр, и разбойный воевода Охрям, один чернобородый тать Крадуш спасся, предупредил и теперь отправился в Наволок, на Пашу-реку, к Келагасту. Ажлак тоже решил было пойти с ним, да раздумал — нужно было встретиться-таки с соглядатаем. А как же иначе вызнать, что замышляют неведомые, прикинувшиеся купцами вои?! Потому, проводив Крадуша, и сидел Ажлак в урочище, прятался за темными елями, внимательно поглядывая на холм. Солнце уже встало, но тепла еще не было, стоял такой час, когда ночная прохлада только-только начинает уступать теплым лучикам солнца, еще клубится в низинах туман, а трава такая росная, что кажется, ступи — и утонешь! В бледно-голубом небе ходили белые набухшие облака и сизые небольшие тучки, видно, собирался дождь, хотя, конечно, налетевший ветер мог и развеять тучи… и так же мог и нагнать. Ажлак хмуро посмотрел в небо, пригладил лысину и недовольно сплюнул — не хотелось бы возвращаться в Наволок по дождю, путь-то не близкий. Да и как еще возвращаться придется? Узнать бы — ведают ли враги прямой путь к Паше-реке болотами, лесами, речушками? Вряд ли. Им для того хороший проводник нужен. Есть у них такой? Может быть… А может, и нету. Тогда в обход пойдут, обратно, по Воложбе, к Сяси, Комариной речке. Вот бы и славно! Эх, помогли бы боги, зря, что ли, принесли им в новом капище достойную жертву — красивую дочку куздеца Рауда. И ведь как хитро принесли! Кинули труп в кустах, крест оставили. Ажлак усмехнулся — нет теперь никакой обители у «людей креста»! Сожжена Келагастовыми людьми обитель, поклонники распятого Бога убиты. Туда им и дорога, нечего лесных людей смущать. У лесных людей — «метци-людикад», — чай, и свои боги имеются. Те самые, древние, о которых напоминал Ажлак Келагасту. Скупой, жестокий, хитрый Ажлак — бывший пирозерский волхв. Были, были когда-то времена — Ажлак их еще помнил, — когда процветало капище на Пир-озере, когда окрестная весь, устрашенная могуществом Злого духа, приводила к жертвенникам своих самых красивых дев. Ушло то время, казалось бы, безвозвратно — слишком уж умные стали лесные люди, многие начинал, торговать с Ладогой, ездили на ярмарку, дивились на чужих людей, потом у себя в лесах хвастали, рассказывая о поездке. Так и забывалась древняя вера. От Пир-озера ушли люди. Кто в Куневичи подался, кто на Шугозерье, подальше от злых духов и их жестоких жрецов. Ажлак понимал, кто виновен в этом. Конечно же, пришелец Никифор и «люди креста»! Это они мутили люд в дальних селениях, высмеивая древних богов, сея семена недоверия. Это они подговорили не давать больше пирозерским жрецам дев. Это они… Тьфу! Ажлак снова сплюнул и выругался — грязно желтая слюна попала ему на бороду. И тут же недовольная гримаса его сменилась торжествующей улыбкой — уж больно хорошо все получилось с дочкой кузнеца. Одной стрелой двух зайцев убили — и подставили поклонников Распятого, и принесли старым богам хорошую Жертву. Волхв ощерился, последнее время чувствовал — древние боги набирают прежнюю силу. Не чувствовал даже — знал. Недавно во сне явился ему чернобородый волхв с темными пронзительными глазами; улыбаясь, стойл волхв на старом пирозерском капище, а вокруг, на колах и деревьях, в муках корчились жертвы.
