в Иберии и Гоа[683].
Но, хотя судов происходило сравнительно мало, следует помнить: численность испанского населения вместе с рабами, которые тоже входили в юрисдикцию инквизиции, была незначительной. В городе Мехико, столице вице-королевства, в конце XVI века имелось всего несколько тысяч испанских хозяйств.
На самом деле, пределы досягаемости инквизиции оказались значительными. В вице-королевстве Перу людей арестовывали в городах, расположенных за тысячи миль от Лимы — например, в Санта-Крус-де-ла- Сьерра[684] и Потоси (Боливия)[685] , в Кито (Эквадор)[686]. До учреждения трибунала в Картахене в 1609 г. обвиняемых везли на суд в Лиму из Боготы[687]. После учреждения инквизиции в Картахене людей регулярно арестовывали и доставляли туда из Панамы[688].
Между тем, предпринимались попытки учредить трибунал в Буэнос-Айресе в 1620-ех гг.[689] В трибунале Мексики судили обвиняемых даже с далеких Филиппинских островов, привезенных из бассейна Тихого океана[690]. На него была возложена ответственность за этот регион. И трибунал согласовывал свои действия относительно людей, арестованных в Маниле[691], с португальскими инквизиторами.
Реальность была такова, что в результате учреждения инквизиции удалось охватить каждый город в Испанской Америке. Шпионы и комиссары инквизиции жили в местах, удаленных на огромные расстояния от центров, где находились трибуналы[692]. Известно, что они вели постоянное наблюдение и могли оказывать воздействие по своему выбору. Следовательно, хотя не всегда происходили аресты и наказания, надзор существовал.
Между Испанией и Новым Светом для инквизиции существовало фундаментальное различие. Оно выражалось в том, что ей приходилось осуществлять общественный контроль другого рода. В Испании главенство традиционной веры не вызвало сомнений, но имелось ощутимое неблагоприятное воздействие на ее чистоту со стороны конверсос, морисков и протестантов. Поэтому они считались наиболее досадными угрозами.
В Новом Свете строилось совершенно новое общество, инквизиция намеривалась обеспечить его соответствие охраняемым ценностям, притом — в широком объеме. Проблема заключалась не только в смешанном населении, состоявшем из европейцев и американских индейцев, но и в притоке африканцев, которые в Лиме утверждали, что могут найти преступников «по понедельникам, средам и пятницам»[693]. В Картахене они признавали открыто, что занимаются сексом с дьяволом и блаженствуют в его теплом семени[694].
В подобной ситуации инквизиция становилась не только оплотом против ереси, но и стандартом правильных ценностей в океане ощутимого дьявольского разгула[695] .
Трудность проекта инквизиции заключалась в том, что успех иберийских властей при строительстве своих империй отчасти был связан с тем, что в них с самого начала входили страны, имевшие смешанные религии. Этот космополитизм обеспечил представителям Иберии значительное преимущество в работе с народами Африки, Америки и Азии, он внес свой вклад в их успехи и в завоеваниях, и в посредничестве.
Разрушив в результате действий инквизиции этот космополитизм и то, что принималось за толерантность на родине, Испания и Португалия подавили возможности своих представителей действовать через границы. Поэтому со временем умонастроения инквизиции и ее экспорт за моря затруднят способность империй взаимодействовать с различными народами и реалиями.
Что и внесет вклад в крах империй.
Прокурором инквизиции в Мексике был человек с подходящим именем. 18 апреля 1589 г. доктор Лобо Герреро («доктор Воин-Волк») издал приказ об аресте Луиса-младшего. Губернатора Нового Леона Луиса де Карвахала-и-ла-Куэва, дядю Луиса, уже с вызовом арестовали и бросили в тюрьму инквизиции.
То, что в этих арестах оказалось немало политики, было типично для инквизиции. Губернатор Луис сделался врагом вице-короля Мексики дона Луиса Суареса де Мендосы. Обнаружив, что Карвахал был по крови конверсо, Мендоса почувствовал: это обстоятельство даст возможность поймать противника в западню[696]. В то же время арест фигуры такой значимости подчеркнет: никто не может оказаться выше инквизиции, как продемонстрировало дело Карранцы в Испании.
Доказательства, собранные против семьи, восходили к Рождеству 1587 г., когда Изабелла, сестра Луиса-младшего, беседовала с неким Фелипе Нуньешом из Лиссабона и ясно высказалась: в христианской вере нет ничего хорошего. Когда Нуньеш рассердился, Изабелла сказала ему, что ее отец сказал однажды: «Некоторые чиновники могли бы преследовать нас в этом мире… И эти чиновники — инквизиторы»[697]. Затем она рассмеялась и заявила, что лишь проверяла силу его веры.
Нуньеша не удалось убедить. 7 марта 1589 г. он выдал ее. Арест состоялся 13 марта. Теперь были подготовлены доказательства против всей семьи. Инквизиторы Бонилья и Санктос-Гарсиа готовились нанести удар.
Однако сначала следовало выследить Луиса-младшего. Он работал вместе со своим братом Бальтазаром в качестве странствующего торговца, бродя по разрушенным холмам колонии, продавая обувь, ткани, изюм и джем. Они решили накопить вместе денег, которых хватило бы для возвращения в Европу, чтобы жить с евреями в Италии, но сперва, до отправления в морское путешествие, отдать все долги[698]. Вероятно, у них был потрясающий вид, когда они шли по ослиным тропам на пересеченной местности со множеством безлюдных горных цепей с зазубренными вершинами.
Братья были очень похожи друг на друга: Бальтазар, носивший широкополую защищающую от солнца черную шляпу, был бледен, его подбородок украшала светлая борода и Луис-младший — в такой же обуви и одежде, как брат. Лицо его было удлиненным, бородка лишь начинала отрастать.
В тот апрельский день Луис-младший возвращался в Мехико с шахт своего зятя Хорхе Альмейды, располагавшихся в Таско. Узнав, что арестовали их дядю-губернатора, они вместе с Бальтазаром спрятались в надежном месте в городе Мехико.
Братья размышляли над своим будущим. Жизнь в колонии не сулила ничего хорошего. Они решили попытаться бежать на Кубу, где не имелось инквизиторского представительства.
Братья переоделись до неузнаваемости и смогли добраться до самого побережья около города Веракрус. Но тут угрызения совести взяли верх над инстинктами. Они решили, что один должен вернуться, так как их мать Франсиска осталась в Мехико совершенно одна на милость инквизиторов.[699]
В понедельник 8 мая Луис-младший вернулся в Мехико. Колониальная столица расположилась у подножья дымящегося вулкана Попокатепетль, постоянно угрожающего самому существованию города. Прибыв в дом Франсиски, Луис-младший пообедал с матерью и сестрами. На следующий вечер появились секретарь мексиканской инквизиции Ариас Вальдес и главный бейлиф Педро де Вильегас. Они постучали в дверь дома Карвахала. Ворвавшись туда, они обыскали все и нашли Луиса, который прятался в небольшой кухне. Его связали, изъяв из карманов все серебряные монеты, чтобы оплатить его питание за то время, пока арестованного будут содержать в тюрьме[700].
Как обычно, суд инквизиции зашел в тупик. Прокурор вызвал Луиса-младшего и предъявил ему обвинения. Он отверг их все. Но 7 августа Луис попросил аудиенции и упал на колени, ударяя себя кулаками в грудь и выкрикивая: «Я согрешил, помилуйте, помилуйте! Помилуйте грешника!»
Ему приказали подняться на ноги. Затем он сообщил инквизиторам, что Господь внушил ему, что он должен покаяться, что ему приходилось бороться с дьяволом, который постоянно пытался отговорить его, не разрешая рассказать всю правду. Сейчас, когда его совесть спасена, он добровольно раскаивается в том, что вся его семья исповедовала иудаизм[701].
Разумеется, это было именно то, что хотели услышать инквизиторы. Самообвинений оказалось вполне
