В Гранаде находились последние останки одной из великих цивилизаций Средних веков. Альгамбра в сумерках каждый вечер светилась багряным светом. 200 мечетей города, действовавших в первые годы после испанской конкисты[752], лишили первоначальных украшений. В пустых зданиях эхом разносился вновь освященный новый сакральный язык.
После конкисты 1492 г. мавританская Гранада просуществовала недолго. При нетерпимом поведении Синероса в 1500 г., в 1502 г. мусульман заставили либо принять христианство, либо уехать (см. главу 5).
Хотя с самого начала в Гранаде не имелось трибунала инквизиции, ко времени принудительного обращения в христианство в Арагоне и Валенсии в 1520-е гг. положение изменилось. В 1526 г. трибунал учредили в Гранаде. В том же году созвали совещание религиозной конгрегации, которая разработала и приняла серию репрессивных мер, направленных против морисков. Им запретили говорить на арабском языке, управление их банями переходило к «старым христианам». Запретили обрезание и свадьбы по мусульманским обрядам. Не разрешалось носить оружие или забивать животных согласно исламскому ритуалу[753].
Конгрегация Гранады 1526 г. фактически декларировала принудительную ассимиляцию. Эти иноземцы при национальном объединении должны были говорить, как все, вести себя, как все, стать такими, как все. Но подобные требования, поддерживаемые силой, вскрыли нарастающее напряжение в умах творцов политики между желанием обеспечить ассимиляцию и стремлением к изгнанию. Отчасти умонастроения даже среди тех, кого считали наиболее просвещенными членами конгрегации, раскрывает монах Антонио де Гевара, знаменитый писатель и мыслитель-гуманист. Гевара хотел лично вырвать волосы женщине из морисков, которая жила на земле маркизы Сенете, соскоблив с них хну голыми руками[754].
Желание вызвать такое физическое унижение раскрывает страсти, замаскированные проектом духовного преображения морисков. Здесь, вместе со всеми противоречивыми страхами и осознанием собственной вины, была представлена психология этих «святых людей», которые стремились осуществить обращение, но не могли отказаться от желания сделать это с помощью силы. Несовместимость логики и желания предполагает: самая рафинированная теологическая и политическая мысль в этом случае никогда не может быть реализована на практике.
Единственное послабление для морисков Гранады, предусмотренное в указах конгрегации 1526 г., заключалось в том, что они могли отложить осуществление обращения в христианство, заплатив 80 000 дукатов в обмен на сорокалетнюю отсрочку. Хотя такая мера и могла защитить их на какое-то время, свободу этого народа жить так, как он давно привык, постоянно ограничивали. Гаспар де Авалос, архиепископ Гранады с 1529 по 1542 гг., запретил им исполнение традиционных танцев «замбрас»[755].
К 1560 г. инквизиция вновь проявила интерес к ним: в 1560 г. на аутодафе сожгли семь морисков, а в 1566 г. — еще двоих. На этих аутодафе каждый год приговаривали к очищению более семидесяти морисков[756].
Затем с 1 января 1567 г. приступили к реализации положений, разработанных конгрегацией 1526 г., созванной в Гренаде, несмотря на подачу морисками новых апелляций [757]. И вновь инквизиция стала главным инструментом государства в проведении новой политики. На аутодафе, состоявшемся 2 февраля 1567 г. в Гранаде, заживо сожгли четырех морисков, а шестьдесят приговорили к очищению[758].
Условия для мятежа были подготовлены совершенно естественным образом.
Горы Альпухарра с давних пор были центром культурного сопротивления. В рождественский сочельник 1568 г. мориски этих прекрасных гор восстали против своих христианских хозяев.
Сначала восстание ограничивалось лишь рядом изолированных баз, но постепенно оно распространилось по всей Андалузии. Из Северной Африки[759] на помощь прибыли контингенты сторонников ислама.
К концу 1569 г. испанские войска численностью в 20 000 человек сражались с 26 000 повстанцев. Потребовались дополнительные подкрепления. Мориски пытались взять реванш за семидесятилетние страдания.
«Они грабили, сжигали и разрушали церкви, разбивали камнями образа, которым поклонялись, разрушали алтари и захватывали в плен служителей Христа, волокли их голыми по улицам и площадям на публичный позор. Они убивали их ножами, иных сжигали заживо, обрекали многих на немыслимые страдания. Они были столь же беспощадны к „старым христианам“, которые жили в этих местах, не проявляя никакого уважения ко всем соседям, к крестным родителям, к друзьям… Они грабили их дома, а тех, кто бежал и нашел убежище в замках и фортах, окружали огненным кольцом, устраивая западню»[760].
Естественно, эти жестокие атаки подтвердили убеждение «старых христиан» в том, что мориски — опасный враг. Под рукой оказался новый внутренний противник, с которым нужно расправиться так, как расправились с лютеранами в Севилье и Вальядолиде. Но реальность оказалась такова, что ислам в этом восстании не сделался главным фактором. Пока повстанцы уничтожали церкви и читали мусульманские молитвы, они участвовали в деятельности, которая едва ли созвучна мусульманской практике и ритуалам. «Замужние женщины срывали одежду и обнажали свою грудь, девицы обнажали головы. С распущенными волосами, ниспадающими на плечи, они открыто танцевали на улицах, обнимая мужчин, а юные мальчики скакали перед ними, размахивая носовыми платками в воздухе, громко выкрикивая, что сейчас наступило время невинности и чистоты»[761].
Не было убеждения в том, что женщинам следует закрывать свои головы и прятать тело. Всех возбуждала только ненависть к тем, кто унижал их, желание забыть о десятилетиях культурных и сексуальных репрессий. Жестокость, с которой мориски умерщвляли своих священников, отражала, словно в зеркале, ту жестокость, которую первоначально направляли на них. В конце концов, преследования мусульманской «пятой колонны» привели к восстанию.
Мятеж Альпухарра стал поворотной точкой в истории испанских морисков. Для подавления восстания направили войско, численность которого составляла 80 000 солдат[762] . После окончательного разгрома в 1570 г. 80 000 морисков изгнали из района и расселили в остальных частях страны, оставив всего от 10 000 до 15 000 в старой столице мавританской Испании[763].
Евреев изгнали в 1483 г. из Андалузии, а сейчас наступила очередь морисков, которых вытесняли, очищая от них территорию. В Иберию неумолимо вернулось прошлое вместе с его ошибками.
Изгнание вызвало проблем больше, чем разрешило. Мориски Гранады отличались от своих сотоварищей в Арагоне и Валенсии тем, что не были испанизированы[764] . Беженцы не намеревались «исправляться» на земле, куда их переселили. Их новые соседи стали доносить в инквизицию на скандальных морисков, которые заявляли, что папские буллы являются «не славой, а дерьмом»[765], на вдов морисков, выкапывавших тела своих мужей из земли после христианских похорон, чтобы перезахоронить их по исламскому ритуалу[766].
Поэтому проблема морисков Гранады только усилила напряженность в Кастилии и еще больше увеличила пропасть между новыми поселенцами и «старыми христианами» [767].
Разумеется, инквизиция не была единственной причиной возникновения этих проблем. Изгнание морисков из Гранады и разгром восстания Альпухарра 1568-70 гг. осуществляла не она. Не инквизиция первоначально выступила с предложением о конгрегации Гранады. Трибуналы скорее можно считать правоохранительными органами по проведению идеологических репрессий в самой могущественной на то время державе мира.
Филипп II обратился в конце 1550-х гг. именно к инквизиции: стали накаляться настроения, направленные против морисков. Служители трибуналов захватили все оружие морисков во время обысков, организованных в Арагоне (1563 г.) и Гранаде (1565 г.)[768]. Именно их
