были нанесены исламские символы.
Мария Харамфа, естественно, отрицала все обвинения. Правдой было то, что к ней в дом приходили многие мориски, но в этом нет ничего исламского. Обвинитель просто пытался завоевать доверие инквизиторов.
Однако инквизиторы быстро покончили с ее защитой. Собирая доказательства против Харамфы во всей общине, им оставалось только принимать свидетельства огромного количества морисков, которые посещали «мечеть» каждую пятницу после совершения омовений у себя дома. Спустя восемьдесят лет после того, что считалось искренними попытками обратить их в христианство, инквизиторы приходили в отчаяние от непокорства мусульман и отказа интегрироваться в национальную культуру.
К этому времени не оставалось никаких сомнений: все больше и больше морисков действительно возвращались к исламу. В деревне Бюноль священник Дамиан де Фонсека спустя четыре года написал: если в течение какого-то небольшого промежутка времени рождались двадцать детей, то родители собирались вместе и выбирали одного из них, чтобы крестить двадцать раз, меняя каждый раз имя, а священник ничего не мог поделать с этим[822].
Между прочим, Фонсека утверждал: многие мориски были приговорены к «освобождению» инквизицией, отказавшись принять христианскую исповедь, что позволило бы удушить их с помощью гарроты перед сожжением. «И как только они заявляли на аутодафе: „Вы все свидетели, что я умираю в законе Мухаммеда“, — палач в два прыжка исчезал с лестницы и прятался, опасаясь, что толпа забьет его камнями до смерти, а вместе с ним — и мориска»[823].
В разгар сопротивления христианским обрядам, писал Фонсека, движение за ислам перешло в активную фазу. Многие мориски соблюдали Рамадан, бродя во время месячного поста «истощенными и бледными, едва держась на ногах, стремясь прорицать по небесам, не будучи астрологами, жадно глядя на небо и стараясь не пропустить появления первой звезды по вечерам. Тогда они все как один мгновенно исчезали с площадей и улиц»[824]. Обрезание стало обычным[825], как и применение мусульманских похоронных ритуалов: трупы заворачивали в белое полотно, на голову надевали шелковый убор, украшенный золотой нитью и черным шелком[826]. На свадьбах люди танцевали, молились и ели, как мусульмане[827].
Для испанского общества, которое считало себя католическим, сложилась нетерпимая ситуация. Епископ Сегорбе (города, где Мария Харамфа содержала «мечеть») в 1595 г. утверждал: «Мориски являются вероотступниками и живут согласно закону Мухаммеда»[828]. Это было не то, что Испания и инквизиция могли поощрять.
Нельзя было не обратить внимания и на нарастающую угрозу физической агрессии, проявляемой морисками. В Бельчите (Арагон) мориски атаковали служителей инквизиции при помощи мечей, копий и ружей, когда те приезжали, чтобы арестовать кого-нибудь[829]. В 1591 г. мориски Геа-де-Альбаррасин (одного из мест, в котором любил бывать Диего де Аркос из Теруэля) напали на тюрьму инквизиции, ранили некоторых офицеров и помогли бежать одному из своих друзей[830]. В 1608 г. следователь Грегорио Лопес Мадера нашел восемьдесят три трупа в районе Хорнакоса: люди были убиты местными морисками за доносы на них и за сотрудничество с инквизицией[831].
Ситуация осложнялась. Турки продолжали свою деятельность в западном бассейне Средиземноморья, угрожая испанскому мореходству и снабжению. В самой Испании у них имелся контингент союзников. И все они готовились немедленно воспользоваться возможностью, чтобы уничтожить государство. В апреле 1609 г. испанская корона приняла решение, что альтернативы не существует. Оставалось лишь изгнать всех морисков из Испании.
«И мориски вышли из своих домов, направились к кораблям для погрузки… И по дороге они продавали и раздавали все, что имели. Пшеница шла по два или три реала за сноп. Эта цена — невероятно низкая для Валенсии…
И многих нашли в холмах мертвыми, некоторые скончались от голода после того, как сдались, другие добровольно [Это действительно так! —
Многие люди были доведены до крайности в своем желании остаться, готовые скорее подставить горло под нож, чем покинуть страну… Другие прятались и бежали, чтобы не уезжать, энергично демонстрируя свою христианскую веру и предпочитая состояние рабства отъезду из Испании…
Например, одна пятнадцатилетняя девочка делала все, чтобы остаться… И Господь ниспослал на нее тяжелую болезнь, которая могла спасти ее. А почувствовав угрозу жизни, вызванную болезнью, она позвала христианина, который проводил ее домой, и попросила его привести исповедника, потому что хотела умереть доброй христианкой. И это было сделано, девочка смогла исповедоваться и отдать душу Господу…»[832]
Решение изгнать морисков было политическим, принятым короной, а не инквизицией. Но инквизиция оказала государству решительную поддержку с помощью банка данных судебных доказательств. Они «подтвердили» всеобщее вероотступничество морисков[833], разжигание ими ненависти, которую «тайные мусульмане» испытывали по отношению к остальной части общества.
Решение оказалось популярным. После опубликования указа об изгнании 22 августа 1609 г. «послушать заявление об этом пришли такие толпы простых людей, что они сбивали с ног друг друга под общие аплодисменты. Царило ощущение счастья»[834].
Это изгнание значительной части населения вынашивали в течение десятилетий. Впервые вопрос поставили на обсуждение на совете в Лиссабоне в 1582 г., когда фактически вся церковная иерархия высказалась в пользу изгнания[835].
Позднее об этой идее говорили как о возможном выходе различные инквизиторы и королевские советы. И, наконец, в январе 1602 г. совет, возглавляемый герцогом Лермой, главным министром Филиппа III, разработал фактически каждую деталь изгнания[836].
Финальный толчок определил страх: государственный совет в апреле 1609 г. записал: «Страх перед маврами значительный, и даже герцог Лерма верит в то, что они способны завоевать Испанию»[837].
То, что изгнание морисков было задумано как политическое действие, связано с физиологическим состоянием населения. «Старые христиане» теперь почувствовали свое существенное отличие от людей, которые физически были идентичны с ними. Под влияние жесткой идеологии инквизиции народным массам Испании внушили: признаки культурного различия были признаками предательства и желания уничтожить остальных. Многочисленные летописцы создали стереотипы морисков — безобразных, совершенно анормальных, иных[838].
Постепенно народ начал рассматривать остатки мусульманского населения Испании в таком свете. Под уничтожение врага медленно подводилась база.
Финальный указ об изгнании был прагматическим и более никаким. С морисками Валенсии разобрались в первую очередь в 1609 г. Представителям шести из каждой сотни хозяйств морисков было приказано задержаться, чтобы проинструктировать пришельцев на их земли относительно сельскохозяйственных методов, которыми они мастерски владели. Собственность изгоняемого мориска переходила к их феодалам- землевладельцам, чтобы компенсировать потерю рабочей силы.
Морискам на сборы дали три дня[839]. Они превратились в людей, с которыми можно было вообще более не считаться.
После того, как разобрались с морисками Валенсии, наступила очередь морисков Арагона. Весной 1610 г. они «прекратили все дела и работу на земле и продали все, чем владели, вплоть до кроватей, тарелок и мисок»[840]. 16 апреля Мигель Сантос де Сан-Педрас, инквизитор Сарагосы, заявил: то малое, что осталось у морисков Арагона, исчезнет через несколько дней, «голод и эпидемии неминуемо обрушатся на них… И увидев себя голодающими, они начнут грабить и
