ненавидели. Даже далеким потомкам жертв этого органа запрещали простую попытку поступить в женский монастырь (и быть истинной христианкой), стать государственным нотариусом…[888] Более того, пока целые поколения сменяли друг друга, а семейные связи становились более сложными, усложнялась и возможность установить некоторые едва заметные связи с прежними еретиками.
Не было ни одного человека, который мог уверенно сказать, что он не будет уничтожен в результате расследования относительно чистоты крови.
Инквизиция и в Португалии, и в Испании играла главную роль развитии этого социального состояния. 3 февраля 1548 г. кардинал Энрике, брат Жуана III и первый великий инквизитор Португалии, написал послание, в котором процитировал афоризм св. Павла: «Modicum fermenti totam massam corrumpit» («Малая закваска квасит все тесто», 1 Кор. 5:6). По словам Энрике, этого вполне достаточно, чтобы испортить не только конверсос, но, возможно, и «старых христиан»[889].
Это же изречение будет процитировано в книге о чистоте крови, написанной Хуаном Эскобаром де Корро в 1632 г.[890] То, что подобными идеями густо запятнана сама иерархия инквизиции, раскрывается в письме испанского великого инквизитора Гаспара де Квироги, датированном 1577 г. Там он цитирует пословицу: «Commixti sont inter gentes, et didicerunt opera ejus» («Если людей смешивают, вся работа пойдет насмарку»)[891]. Эта точка зрения уже сама по себе вскрывает ханжество и самообман доктрины, так как у самого Квироги, возможно, среди предков имелись и конверсос[892].
Идеи церковной иерархии быстро распространились среди широких кругов населения. Португальская поговорка XVII века гласила: «Крови без вины уже достаточно. Вина заключается в самой крови»[893].
Эта одержимость грехами прошлых поколений была не просто проявлением тогдашнего расистского менталитета[894]. Она символизировала грядущий психологический кризис в иберийском обществе. Некоторые рассматривают непропорциональную навязчивую идею чистоты как симптом опасного психологического и социального конфликта[895]. Общее желание сводилось к тому, чтобы смыть кровавые пятна, которые стали невидимыми для всех, кроме людей, так и не сумевших забыть о них.
Психологически иберийское общество гордилось тем, что, по предположениям испанцев и португальцев, нации становились все чище. Но физически дело обстояло иначе. От Мадрида до Лиссабона, от Мурсии до Коимбры, чтобы прослыть истинным католиком, следовало провонять.
Один из свидетелей приводит подробное описание «исламского поведения» мориски Марии де Мендосы в районе города Куэнка: «Однажды в рабочий день после вечернего приема пищи этот свидетель увидел, как названная Мария де Мендоса набрала в фонтане сада кувшин воды… Она унесла его с собой в самую высокую часть дома около дымохода, так как днем там готовили варенье и оставили фонарь. Через час после как она унесла с собой кувшин воды, этот свидетель поднялся наверх к дымоходу, увидев, что дверь комнаты закрыта. Поэтому свидетель открыл ее и, заглянув в комнату, увидел, что названная Мария была в чем мать родила и стояла босиком, хотя время было летнее, шел июнь или июль. Она стояла на коленях и мыла свои волосы»[896].
Этот отрывок можно прочитать несколько раз, чтобы понять, где здесь ересь, если не знать (хотя такое может показаться невероятным): мытье и в самом деле считалось еретическим действом. В обществе, живущем по доктринам чистоты, морисков часто обвиняли в том, что они мылись. Это считали подозрительным из-за ритуальных омовений, предписываемых мусульманской верой. При обвинениях они строили свою защиту на том, что «всего лишь» мылись, смывая с себя грязь[897].
Омовения и соблюдение элементарной гигиенической чистоты тела начали быстро считать одним и тем же. В конце концов, люди должны были источать один и тот же дурной запах. Мориска из Гранады Бермудеса де Педроса обвинили в том, что он мылся, «хотя стоял декабрь» [898]. В 1603 г. в Валенсии мориск Франсиско Мансана покаялся в том, что намочил кусок ткани и протер им лицо, шею и гениталии, хотя он и отрицал, что это какая-то церемония[899].
Об уровне отвратительного запаха в Иберии можно судить по разоблачениям скандального «старого христианина» из Сан-Клименте около Куэнки. Он рассказал, что «не только среди морисков было принято мыться не только в тех случаях, когда вступали в брак и когда умирали, но также и много раз в году»[900]. Конечно, не следует забывать: в Европе XVI века мытье было значительно более редким явлением, чем в наше время. Но следствием подобных взглядов на чистоту оказался необычно дурной запах.
Так что особое отношение к чистоте вообще и чистоте крови было чисто метафорическим. Любопытное расхождение между идеологией чистоты и смрадом реальности ясно указывает: статут чистоты стал иррациональной навязчивой идеей. Страх перед истинной чистотой (а вероятно, и подсознательное понимание, что идеал — лишь фантазия) прекрасно отражает ужас перед умыванием. И этот ужас распространился на самые простые и незначительные бытовые дела. Французский священнослужитель Бартоломе Жоли в начале XVII века писал, что люди в Испании никогда не мыли руки перед едой[901].
Ереси «врагов» (конверсос и морисков) были, как правило, вымышленными. Аналогично тому придумали и миф о том, будто у них нечистая кровь. В XVI веке, сразу после избавления Испании от большинства конверсос, произошел фактически настоящий взрыв мании загрязнения[902]. В течение определенного времени эта мания находила выражение только в том, что она была связана с морисками, детьми морисков, а также с теми «старыми христианами», которых считали «нечистыми»[903]. Но после изгнания морисков преследования за нечистоту крови стали напоминать борьбу с чем-то столь же «реальным», как ветряные мельницы Дон Кихота — с плодом разыгравшегося воображения.
Как показывает это враждебное отношение к чистоте тела, имеется множество различных типов и стилей загрязнения. Некоторым морискам, вероятно, концепция чистоты крови, принятая «старыми христианами», казалась совершенно непонятной, учитывая то, какое большое значение в исламской религии придавали ритуальным омовениям.
Хотя в Испании патологии относительно чистоты крови были направлены одновременно на еврейское и мусульманское «пятна», в Португалии подобное «загрязнение» ассоциировалось только с потомками конверсос. В отличие от Испании, в Португалии «проблемы» морисков никогда не существовало. Этот факт, а также запоздалость атак инквизиции, предполагали: конверсос оставались в этой стране мишенью и для португальских трибуналов, и для новых расистских доктрин.
Это важное различие между Португалией и Испанией стало источником напряженности, так как в 1580 г. король Испании Филипп II принял и корону Португалии. (Близкородственные браки в иберийских королевских семьях были настолько распространенными, что он стал следующим претендентом на португальский престол)[904]. В период с 1580 по 1640 гг. правление в Португалии и Испании получило известность как «двойная монархия», хотя главенство всегда оставалось за Испанией.
То, что португальская инквизиция все еще занималась конверсос, означало, что португальцев принимали в Испании за евреев. Поговорка гласила, что «португальцы родились от чиха еврея»[905]. Из этого следовало, что инквизиция в Португалии старалась сохранить видимость полного обеспечения «чистоты» среди «старых христиан».
К началу XVII века там, как и в Испании, понятие чистоты распространилось, словно вирус. В 1604 г. конверсос Португалии было пожаловано общее помилование за любые религиозные отклонения. Это предоставляло лишь временную передышку, но не предполагало, что их не будут рассматривать как группу, стоящую особняком. Хотя в конце 1580-х гг. конверсос предпринимали попытки помешать всеобщему распространению статутов чистоты, к 1630 г. всем, кого считали «нечистыми», официально запретили принимать участие в академической жизни, занимать юридические посты, должности в казначействе, в религиозных и военных орденах[906].
