К 1560-м гг. все это изменилось. Теперь самое безобидное замечание, брошенное в пылу раздражения, могло оказаться вполне достаточным для доноса. Поэтому в 1560 г. торговца Мельхиора де Беррио из Гранады приговорили к трем годам галер за оскорбление святого причастия[986]. В 1562 г. рабочего Луиса Годиньеса из Кордовы наказали за то, что он сказал: «Десятина может убираться к дьяволу, так как придумал ее тоже дьявол» [987].
Теперь каждый, как «старый», так и «новый христианин» должен был следить за тем, что он произносит и кому это говорит.
При чтении архивов инквизиции Португалии и Испании создается общее впечатление, что богохульство и проклятия были такими же частыми, как в наши дни. На самом деле, нет никаких оснований полагать, что удалось добиться больших успехов в их искоренении, хотя инквизиция занималась этими преступлениями. Злоба является не тем, что можно легко подавить. Это же справедливо и для слов, которые сопровождают ее.
Богохульство делилось на три категории. Первая заключалась в общем пренебрежении к церкви и к ее учреждениям. Отказ Луиса Годинеса из Кордовы от десятины служит хорошим примером этого. Другим примером может служить поступок Марко Антонио Фонта, королевского бейлифа в Валенсии в начале XVII века, которого отправили арестовать человека, заявлявшего, что он официальный представитель крестоносцев. Фонт приветствовал его вызывающей (и богохульной) ремаркой: «Значит, ты из крестоносцев? Плевать я хотел на крестоносцев! Папской буллой и крестоносцами я подотру себе зад»[988].
Второй тип богохульства представляет собой выражение обвиняемым открытого скептицизма по отношению к Богу (иногда граничащего с атеизмом). Это было совершенно обычным явлением. Люди часто богохульствовали, когда теряли веру в Бога[989].
Иногда богохульные выражения представляли собой просто вариант здравого высказывания — например, когда рабочий из «старых христиан» Афонсу Аннеш из Порту в Португалии в 1569 г. заявил: «Бог не может быть на небе и в церкви одновременно»[990].
Однако, возможно, богохульством самого взрывного типа становилось высказывание, в котором инквизиторов рассматривали в качестве сексуальных извращенцев. Одним из самых распространенных типов богохульства было утверждение: положение человека, состоящего в браке, значительно лучше положения монаха.
Подобное высказывание прямо противоречило точке зрения св. Фомы Аквинского, утверждавшего: настоящее целомудрие превосходит любое другое состояние, так как является лучшей дорогой к совершенствованию и отношениям с Господом[991]. Эта философия была, безусловно, едой и питьем для монахов, давших (теоретически) обет безбрачия. Но нельзя полагать, что она находила такую же поддержку среди широких слоев народа. Типично для тех, кто обошел это правило, поступил Алонсо Гарсия из Кордовы, который заявил: «Спать с женщиной, если ты уплатил ей, не грех»[992].
В Эворе подобные богохульства, связанные с повседневной жизнью, ярко проявились, когда Фернана Матеуша обвинили в том, что он заявлял: не грех спать с двумя сестрами. Его невестку Изабеллу Диаш вскоре после этого обвинили в том, будто, она сказала, что нет никакого греха в занятии любовью с зятем[993].
Наказание, предусмотренное за измену самому себе, оказывалось более мягким, чем наказания, предназначенные для конверсос или морисков. Но обычно сюда включалось бичевание, иногда — изгнание, галеры и тюремное заключение. Чтобы инквизиция могла добраться до виновного человека, оказывалось вполне достаточно, если соседи, которые следили за ним, заметили любой признак неортодоксальности.
В колониях присутствие инквизиции в повседневной жизни часто проявлялось в обвинении рабов, отрекающихся от Бога или занимающихся «колдовством» какого-либо вида. А в это время в Иберии умонастроения, которые способствовали «колдовству», привели к зоркому наблюдению за самыми приземленными разговорами.
Поэтому именно в таком контексте, как мы сможем увидеть, историки иногда рассматривали инквизицию в качестве одного из первых современных учреждений. С ее организацией и способностью контролировать жизнь граждан, она стала предшественницей того, что бросало подобную же тень на человечество в XX веке.
Правда, некоторые историки в наши дни утверждают: подобный аспект деятельности инквизиции преувеличен, а «старые христиане» воспринимали ее, как далекий от них трибунал[994]. Но досягаемость инквизиции изменялась в зависимости от перемен в рассматриваемый период. В конце XVI и в начале XVII вв. досягаемость в пределах сельских общин оказалась огромной при административном присутствии даже в небольших городах, где не имелось трибуналов.
Хотя впоследствии досягаемость и сокращалась, коллективная память обеспечила иное: в последние годы сферу действия инквизиции считали значительно более обширной, чем она была на самом деле.
Если в наши дни в Испании войти в ресторан и тщательно изучать меню, то можно увидеть нечто специфичное для испанской культуры. Любой суп или солянка, названные «а ля Эспаньола» или «Кастельяна», подается с кусочками ветчины или жареной свинины. Популярная цепь ресторанов в Мадриде называется «Мусео дель хамон» («Музей ветчины»). Пройдя мимо десятков свиных ножек, коптящихся над бревнами, понимаешь, что это место настолько же хорошо, как и любое другое, где можно попробовать одно из этих блюд. Одно из блюд с самым ироничным названием — «Худиас-сон-хамон» («Еврейское ветчинное»). Сейчас это блюдо из фасоли с ветчиной может называться гораздо проще.
Покиньте рестораны ради кулинарного символа Испании — в бар, где подают вкусное испанское блюдо «тапас». Здесь можно сесть на стул перед стойкой. Бармен принесет тарелку еды, чтобы возбудить у вас аппетит, пока вы потягиваете холодное пиво. Взгляните на еду, которую вам принесли: мелкие кусочки свинины, кусочек «коризо», несколько креветок, целое собрание маринованных моллюсков. Было бы неприлично не съесть это. Итак, вы решились, даже если блюдо остыло или подано холодным.
Возможно, вы не заметили, что эти угощенья (как многие порции «тапаса») приготовлены вопреки исламским и еврейским законам питания.
Вернемся более чем на 300 лет на остров Мальорка, жемчужину Балеарских островов. Здесь в конце XVII века в столице острова, городе Пальма, жила община конверсос. Они занимали гетто, известное как Сагель. Однажды в летний день 1673 г. группа местных важных персон собралась в саду одного из очень богатых конверсос, Педро де Онофре де Кортеса. Среди них находился Габриель Руис, шпион инквизиции, а также Антонио де Пигдорфила, родственник пристава инквизиции. О том, что происходило дальше, подробно рассказал Мигель Понт.
«Среди прочего, что принесли и положили на стол гости, было тушеное мясо с кровяной колбасой, приготовленной из свинины. Один из братьев конверсо Педро де Онофре де Кортеса (свидетель точно не помнит, какой именно) захотел попробовать это. Но другой Кортес сказал ему: „Это кровяная колбаса, свинина!“
Никто из них даже не прикоснулся к тушеному мясу. Они предпочли рыбу и фрукты, которые тоже были на столе. Затем упомянутый Антонио де Пигдорфила спросил их: „Почему вы не едите это?“
Он настаивал, чтобы проклятые евреи съели блюдо. Но ему сказали, что могут заболеть из-за этого.
И остальные присутствующие рассмеялись и сказали друг другу: „Смотрите-ка! Евреи отказываются есть тушеное мясо!“»[995]
Следовательно, здесь прослеживается социальная динамика, когда «щедрые» гости приносят еду в дом, где живут конверсос, которые, если они соблюдают некоторые положения еврейского закона, не смогут есть.
Такая «щедрость» становилась вызовом и завуалированной угрозой. Она распространялась на
