18 мая 1751 г. папа Бенедикт XIV утвердил буллу о запрете масонства, выпущенную его предшественником Климентом XII. В анонимных мемуарах рассматриваются причины, лежащие в основе этого решения: «Хотя до сих пор не удалось с какой-либо степенью уверенности разузнать таинственные секреты этой секты, но они могут быть лишь оскорбительными для Господа и властей. Ведь заявлено, что они исповедуют полную свободу и принимают в свое общество людей всей сословий и вероисповеданий»[1350].
Подобное равенство сословий и религий носило глубоко еретических характер. Соответственно, оно бросало вызов сложившемуся положению дел. Бенедикт XIV был убежден: в «таинственных сектах» франкмасонов можно обнаружить огромную армию еретиков. Он направил письмо, в котором указал: в масонских ложах Неаполя, «как говорят», насчитывается 90 000 участников[1351]. Магистр неаполитанских лож вежливо указал: в Неаполе всего четыре ложи, а общая численность масонов — около 200 человек[1352].
В Испании король Фердинанд IV, преемник Филиппа V, который взошел на престол в 1746 г., 2 июля 1751 г. издал указ, направленный против масонов. Монарх сделал это по настоянию своего духовника — иезуита Франсиско Раваго. Раваго направил ему длинный меморандум, из которого следовало: испанской нации угрожает страшная опасность. Ведь как подчеркивал иезуит, «численность людей, записавшихся в эту конгрегацию, действительно потрясает. Согласно их книгам и публичным заявлениям, она достигает четырех миллионов»[1353].
Однако Раваго скептически относился к таким преувеличенным заявлениям. Он с удовольствием ограничил число участников до одной восьмой предполагаемой цифры — приблизительно до полумиллиона.
Но эти 500 000 масонов, как утверждал Раваго, представляли страшную угрозу для монархии. Прежде всего, большинство из них — солдаты. Более того, их лидер — «воинственный вождь, о котором вполне уместно сказать, что он мог бы призывать к общему завоеванию мира и монархии, если у него имелись для этого средства»[1354]. И эта угроза казалась не просто гипотетической. Ведь если полмиллиона человек объединить в армию, то они способны завоевать весь мир. Вполне вероятно, что их подвигнет на это король Пруссии.
Поэтому можно только удивляться или выражать недоверие, если франкмасоны не захотят завоевать всю Европу. А так как в столь суровых обстоятельствах вполне достаточно и простого подозрения (даже без доказательств или уверенности), необходимо немедленно предпринять соответствующие меры[1355].
Нам остается только удивляться полнейшему безумию Раваго. Однако это безумие назревало уже с давних пор. Обвинения перекликались с теми, которые выдвигали против морисков. Им тоже вменяли в вину планы завоевания Испании с помощью огромного количества иностранных союзников, подвигнутых на это герцогом Берне и различными французскими (или — турецкими) и португальскими сторонниками (см. главу 7). И у них «наблюдалось» стремление ко всеобщему завоеванию.
Не требуется даже самого начинающего фрейдиста, чтобы понять: стремление к всемирному господству в действительности было безумным желанием самого Раваго.
Но Фердинанд VI согласился с советом своего духовника. После выхода в свет его указа и при предполагаемом наличии орд франкмасонов, рассеянных по всем просторам Испании, последовала целая цепочка неясных обвинений. Некий монах Торрубий в 1752 г. (через год после выхода указа) опубликовал книгу, в которой утверждал: франкмасоны — гомосексуалисты, заслуживающими сожжения.
Торрубий допускал, что ему не были известны точные характеристики франкмасонов. Но это не имеет никакого значения. В конце концов, он указывал: «Чернокожие, разумеется, будут черными, хотя нам и неизвестно происхождение этого присущего эфиопам черного цвета кожи. Петухи поют в определенное время дня, несмотря на то, что мы не знаем, что именно заставляет их это делать. До сих пор еще никто не отрицал, что у чернокожих кожа черного цвета или то, что петухи поют, только на том основании, что мы не ведаем, откуда эти признаки появились у них… Так и „вольные каменщики“ могут скрывать от нас то, что им известно, и то, о чем они поклялись молчать. Но они не скроют того, что мы видим. Нам уже известны их цвет и песня. И нам известно, что они нечестивы»[1356].
В свете подобной непреклонной логики становится понятно: жребий был брошен. На следующий год в инквизицию Кордовы поступила серия писем, в которых утверждалось, что при дворе существует 6000 масонов (правда, некоторые говорили, что их 12 000 человек). Члены сект встречались два раза в неделю в доме некоего Зенона де Сомодевильи перед картиной, на которой была изображена «особенно сладострастная женщина с обнаженным мужчиной, который совершал акт внебрачной связи с ней»[1357]. Этот Зенон де Сомодевилья был главным магистром секты, в которую входило 14 000 семей. Всем им выплачивалось жалование.
Однако Сомодевилья, вероятно, оказался совершенно неумелым представителем Тьмы. Ведь даже с таким огромным количеством последователей он так и не смог совершить свою чудовищную революцию.
Перед лицом этих ужасающих угроз и потрясающих армий масонов следовало ожидать, что число процессов инквизиции достигнет тысяч. Но во всем архиве испанской инквизиции существует всего два дела. Одно от 1751 г.: Игнасио Ле Рой объявил себя масоном. Во втором случае француз, которого звали Турнон, признался в том, что он масон. Его изгнали из Испании[1358].
В Мексике было еще несколько дел. Венецианского живописца Фелипе Фабриса приговорили к 200 ударам плетью в 1789 г. за франкмасонство. Там же произошло еще несколько отдельных случаев в 1793 и 1795 гг.[1359] Но это очень незначительное количество для ситуации, в которой, как утверждалось, полмиллиона солдат настойчиво требовали разрушения монархии.
Угрозу для нации выдумали. Франкмасонство было объявлено преступлением, хотя инквизиция даже не знала, как определить это явление. По всей вероятности, его вообще не существовало в Испании до начала наполеоновских войн[1360]. Более того, те, кто вступил в масонские ложи, часто руководствовались интересом к запретному плоду. Магистр неаполитанских лож писал Бенедикту XIV: «Мне было крайне любопытно лично самому узнать то, на что так злобно нападали одни, а другие — превозносили до небес»[1361].
Франкмасонская фантазия, развившаяся в Иберии XVIII века, была лишь одной из многих. Существовал же раньше заговор конверсос, намеревавшихся передать Кастилию под закон Моисея в конце XV века. Был лютеранский заговор, который привел к большим кострам в Вальядолиде и Севилье в 1559 г. С помощью чрезвычайно сложного заговора мориски в конце XVI века хотели передать Испанию мусульманам, протестантам и конверсос[1362]. А ведь имелся еще и великий заговор португальских конверсос в Лиме в 1630-е гг. И все они документированы, а документы тщательно сохранены.
В Португалии имелся такой инквизиторский документ, в котором ссылались на 200 000 семей конверсос, живших в стране в 1624 г. На самом-то деле там оставалось не более 6000 «чистокровных» конверсос[1363].
Существовала еще и другая угроза, представленная еретическими книгами. Наличие всего нескольких экземпляров Кальвина и Библии на испанском языке привело к утверждению, что циркулирует 30 000 книг Кальвина вместе с 6000 экземпляров испанских Библий[1364].
Разумеется, печатный станок представлял угрозу для католической идеологии в Испании, но количество запрещенных книг преувеличивалось вне всяких пропорций.
Чтобы оценить истинный смысл этих страхов, следует задать вопрос: существовал ли вообще хотя бы какой-нибудь заговор в природе, которого не обнаружила бы инквизиция?
Ответ мы найдем в фактах. Мориски никогда не вступали в союз с кальвинистами и конверсос, а также с турками и гугенотами для уничтожения Испании. Конверсос по темпу рождаемости никогда не занимали первого место в Португалии. Никакие орды франкмасонов не объединялись с королем Пруссии для уничтожения монархии Бурбонов. У некоторых просвещенных членов аристократического общества действительно имелись запрещенные книги в XVII и XVIII вв. Но таковых было очень мало. Никогда в свободном обращении не находилось тысяч книг, признанных еретическими и угрожающих уничтожением нации.
