ценилась не меньше инвестиционного капитала. Более того, по словам Франкетти, насилие на Сицилии стало одной из форм капитала.
Мафиози, согласно Франкетти, были «антрепренерами насилия» — специалистами, разработавшими то, что сегодня назвали бы самой передовой рыночной моделью. Под руководством своих боссов мафиозные шайки «инвестировали» насилие в различные области коммерции и предпринимательства с целью получения прибыли и обеспечения монополии. Именно эту ситуацию Франкетти и назвал индустрией насилия. Он писал:
«(В индустрии насилия) босс мафии… ведет себя как капиталист, импресарио и управляющий. Он руководит всеми совершаемыми преступлениями… он регулирует распределение обязанностей и следит за дисциплиной работников. (Поддержание дисциплины необходимо в любой индустрии, перед которой стоит цель получения значительной прибыли на постоянной основе.) Не кто иной, как босс мафии решает, исходя из обстоятельств, следует ли повременить с насилием или же прибегнуть к более жестоким и кровавым мерам. Он должен подстраиваться под рыночные условия, выбирая, какие операции нужно совершить, каких людей занять, какую форму насилия использовать».
На Сицилии люди с деловыми или политическими амбициями сталкивались со следующей альтернативой: либо вооружаться самим, либо — и это случалось чаще — приобретать защиту у специалиста по насилию, то есть у мафиозо. Живи Франкетти сегодня, он мог бы сказать, что угрозы и убийства являются частью сектора услуг сицилийской экономики.
Создается впечатление, что Франкетти воспринимал себя как нового Чарльза Дарвина в правонарушительной экосистеме; как таковой он открывает нам законы криминального мира Сицилии. Одновременно благодаря такому подходу Сицилия предстает перед нами как исключительная аномалия. Однако на самом деле капитализм в любой стране проходит «ублюдочную» фазу развития. Этой участи не избежала даже Великобритания, страна мечты Франкетти. В 1740-х годах в Сассексе вооруженные преступники получали огромные прибыли от контрабанды чая. Их деятельность привела к анархии в графстве: они подкупали таможенных чиновников, вступали в стычки с правительственными войсками и не брезговали грабежом. Один историк описывал Великобританию 1740-х годов как банановую республику, политики которой совершенствовались в искусствах патронажа и непотизма и в систематическом разграблении общественных средств. Картине, нарисованной Франкетти, также недостает полноты по той причине, что автор не верил в мафию как в тайное общество.
Работу «Политическое и административное состояние Сицилии» встретили комбинацией враждебности и безразличия. Многие сицилийские рецензенты обвиняли автора в невежественном презрении. Отчасти в том, что книгу восприняли именно так, есть вина самого Франкетти. К примеру, его предложения относительно способов разрешения «проблемы мафии» демонстрируют авторитаризм и антипатию к сицилийцам: он не допускал, что жители острова могут иметь право голоса по поводу того, как ими управлять. Франкетти полагал, что мировоззрение сицилийцев извращено, поэтому они считают насилие «этически оправданным», а честность отвергают как не имеющую моральной ценности. Судя по всему он не понимал, что люди зачастую присоединяются к мафиози только потому, что запуганы и не знают, кому доверять.
Тем самым пионерская работа по «индустрии насилия» не была воспринята при жизни Франкетти. Опубликовав свое исследование Сицилии, он в дальнейшем попытался сделать политическую карьеру, но не преуспел на этом поприще. В конце концов мрачный патриотизм, погнавший его на Сицилию, положил конец жизни Франкетти. (Даже друзья порой отмечали, что в любви Франкетти к своей стране было что-то темное и трагическое.) В годы Первой мировой войны он не находил себе места оттого, что страна не изъявила потребности в нем в тяжкую годину. В октябре 1917 года, когда разнеслась весть о сокрушительном поражении итальянцев под Капоретто, Франкетти впал в депрессию и пустил пулю себе в голову.
Барон Турризи Колонна и «секта»
В начале лета 1863 года- через три года после похода Гарибальди — сицилийский аристократ, которому вскоре предстояло написать первую книгу по истории мафии, оказался целью хорошо спланированной попытки убийства. Николо Турризи Колонна, барон Буонвичино, возвращался как-то вечером в Палермо из одного из своих поместий. Дорога, которой он ехал, вела через лимонные плантации в зажиточном районе сразу за городскими стенами. На участке между деревнями Ноче и Оливуцца пятеро людей открыли стрельбу по экипажу барона; сначала они убили лошадей, а потом перенесли огонь на пассажира. Турризи Колонна и его кучер выхватили револьверы и стали стрелять в ответ, одновременно высматривая, где бы укрыться. Стрельба привлекла внимание одного из смотрителей плантации Колонны. Он выстрелил из дробовика — и из кустов на обочине дороги донесся крик. Несостоявшиеся убийцы после этого бросились прочь, прихватив с собой раненого товарища.
Через год после нападения Турризи Колонна опубликовал книгу под заглавием «Общественная безопасность на Сицилии». Это была первая из множества книг, опубликованных после объединения Италии, в которой анализировался феномен сицилийской мафии, исследовались связанные с нею мифы и противоречивые свидетельства. Благодаря расследованию судьи Фальконе нынешние историки имеют возможность установить, кому из ранних исследователей мафии можно верить, а кто не заслуживает доверия. Турризи Колонна принадлежит к первым; его книга представляет собой надежный и изобилующий любопытными подробностями источник.
Отчасти то обстоятельство, что Турризи Колонна оказался столь хорошим свидетелем, объясняется его социальным статусом и той ролью, которую ему привелось сыграть в драматических событиях 1860-х годов. Всей Сицилии он был известен как убежденный патриот. В 1860 году, когда он возглавлял национальную гвардию Палермо, именно усилия барона во многом не дали революции перерасти в анархию. К моменту выхода книги он уже являлся членом итальянского парламента. Много позже, в 1880-х годах, Турризи Колонна дважды становился мэром Палермо. Даже сегодня его помнят: в Палаццо делле Акуиле, здании городского совета Палермо, находится мраморный бюст барона. Суровые черты лица смягчает бородка, из тех, что кажутся приклеенными к подбородку и выдают принадлежность к патрициям на государственной службе гораздо более явно, чем ряд медалей на груди.
Турризи Колонна обладал хладнокровием, вполне соответствовавшим его статусу. В 1864 году, когда он писал свой памфлет, закон и порядок были темой непрестанных политических дебатов. Правительство пыталось доказать, что оппозиция злоумышляет против новообразованного итальянского государства и сама провоцирует общественные беспорядки. Представители оппозиции утверждали, что государство преувеличивает масштабы «кризиса законности», дабы обвинить оппозиционеров в преступлениях против общества. Турризи Колонна придерживался позиции, которая могла удовлетворить оба лагеря: он указывал, что организованная преступность на Сицилии являет собой реальную силу на протяжении многих лет, однако новые драконовские меры правительства способны лишь усугубить ситуацию.
Исследование Турризи Колонны строилось на трезвом взгляде: он писал, что газеты пестрят сообщениями о кражах, грабежах и убийствах, но это лишь малая толика преступлений, совершаемых в Палермо и его окрестностях, поскольку существующая проблема выходит за рамки привычного «разгула беззакония»:
«Хватит обманывать себя. На Сицилии имеется воровская секта, подчинившая себе весь остров… Эта секта покровительствует всем, кто живет в сельской местности, от арендаторов до пастухов, и сама пользуется их покровительством. Она помогает торговцам и получает поддержку от них. Полиции секта не боится (или почти не боится), потому что члены секты уверены — им не составит труда ускользнуть от любого преследования. Суды секту также не пугают: она гордится тем, что доказательств для суда в достаточном количестве, как правило, не находится, потому что секта умеет убеждать свидетелей».
Эта секта, по мнению Турризи Колонны, существовала около двадцати лет. В каждой области она набирает новых членов среди наиболее толковых крестьян, среди смотрителей, охраняющих плантации за пределами Палермо, среди сотен контрабандистов, которые доставляют зерно и другие налогооблагаемые товары, минуя таможню — важнейший источник средств для городского бюджета. Члены секты пользуются особыми знаками, чтобы узнавать друг друга, когда они перегоняют украденный скот на городские бойни. Некоторые члены секты специализируются на угоне скота, другие — на удалении хозяйских клейм и перегоне животных, третьи — на забое. Кое-где секта укоренилась настолько глубоко, что пользуется политической поддержкой бесчестных фракций, заправляющих местными советами, и потому способна запугать любого человека, вне зависимости от его положения в обществе. Даже отдельные добропорядочные люди вынуждены вступать в секту в надежде, что это позволит им жить в достатке и покое.
Ведомая ненавистью к жестокому и развращенному режиму Бурбонов и его полицейскому аппарату секта в 1848 и 1860 годах предложила свои услуги революции. Подобно многим «людям насилия», члены секты заинтересовались революцией потому, что она давала возможность распахнуть ворота тюрем, сжечь полицейские записи и в суматохе перебить полицейских информаторов. Революционное правительство, как надеялась секта, должно объявить
