собой весьма рискованное предприятие. Трагедия состояла в том, что в данном случае мафия, похоже, все предусмотрела и рассчитала.
Верро оказался далеко не последним мучеником крестьянского движения. Обе мировые войны сопровождались сериями совершенных мафией политических убийств. Мафия не могла не воспользоваться тактикой, выработанной в ходе борьбы с
В 1917 году крестьяне Корлеоне установили бюст Бернардино Верро на площади Пьяцца Наске, где крестьяне каждое утро собирались в надежде быть нанятыми каким-нибудь
Человек с каменным сердцем
В январе 1925 года премьер-министр Бенито Муссолини, выступая в парламенте, взял на себя личную ответственность за насилие, совершаемое его молодчиками, и приступил к подавлению всякой оппозиции. Фашистская партия Муссолини перестала быть правительством, она стала режимом. Спустя год новая диктатура, похваляясь своей беспредельной властью, объявила войну организованной преступности на Сицилии.
Осада Ганджи, вписавшая яркую страницу в эту войну, началась ночью 1 января 1926 года, когда в горах Мадони шел сильный снегопад. В предшествующие дни мобильные отряды полиции и карабинеров, в каждый из которых входило по пятьдесят человек, постепенно сужали оцепление, арестовывая всех подозреваемых в сотрудничестве с бандитами. Оцепление и холод заставили бандитов отступить к Ганджи, в котором, насколько было известно, находился их штаб. Полицейские заняли вершины холмов и другие близлежащие стратегические пункты. Телефонные и телеграфные провода были перерезаны. Грузовики и бронемашины перекрыли все расположенные ниже подъездные дороги. Затем крупные силы полиции, вместе с небольшими группами чернорубашечников, стали подниматься по крутой и узкой дороге, что вела в Ганджи, который благодаря своей полной изоляции казался совершенно неприступным.
Поскольку Ганджи был расположен в горах Мадони, он занимал господствующее положение в центральной части Сицилии. В погожий день отсюда, из центра острова, можно было различить даже неясные очертания вулкана Этна на востоке. В этой местности бандитских главарей называли «префектами» и «начальниками полиции». Они обладали такой властью, что сумели даже убедить мэра отказаться от государственных ассигнований на уличное освещение, мотивируя это тем, что в темноте на крутых улочках города якобы безопаснее.
Теперь этот лабиринт был ярко освещен и кишел людьми в форме, которые десятками арестовывали горожан, врывались в дома и совершали обыски. Многие из разыскиваемых укрылись в тайниках, построенных одним местным строителем, специалистом по установке фальшивых стен и потолков. Лишь несколько жителей Ганджи рискнули в снегопад улизнуть из города, чтобы передать записки и провизию тем, кто скрывался от властей. Остальные сидели по домам, закрыв двери и окна.
Первый решивший сдаться бандит вышел из своего убежища утром 2 января. «Королю Мадони» Гаэтано Феррарелло было шестьдесят три года. Этот человек скрывался от правосудия с тех пор, как убил свою жену и ее любовника. Тогда он был вдвое моложе. За долгие годы ему удалось создать широкую сеть перепродажи ворованного скота и торговли недвижимостью, он получал доходы от вымогательства и пользовался покровительством политиков, необходимым для того, чтобы власти оставили его в покое. Он дал знать, что сдастся не какому-нибудь полицейскому, а только мэру. В городской ратуше офицер, командовавший силами осаждавших, сидел и ждал, когда появится Феррарелло. Наконец тот пришел — высокий, с почти военной выправкой и доходившей до пояса бородой патриарха. Швырнув свою красиво отделанную трость на стол, бандит произнес напыщенно: «Мое сердце трепещет. Впервые в жизни я отдаюсь в руки закона. Я сдаюсь, чтобы вернуть мир и спокойствие этим людям, которых вы вынуждаете страдать». Спустя несколько дней, уже в тюрьме, Феррарелло покончил жизнь самоубийством, бросившись в лестничный колодец. Судя по всему, никто ему не помогал.
Операция между тем продолжалась. В город никого не впускали и не выпускали, пока полиция делала свое дело, стремясь, вдобавок, всячески унизить затаившихся бандитов. Их скот был конфискован, самых лучших животных забили на городской площади, часть выставили на продажу по символическим ценам. Были взяты заложники, в том числе женщины и дети. Полицейские спали на кроватях бандитов; ходили упорные слухи, что они насилуют горожанок. Потом городскому глашатаю приказали ходить по опустевшим улицам, ударяя в тяжелый барабан, висевший у него на бедре, и объявлять:
— Жители Ганджи! Его превосходительство префект Палермо Чезаре Мори направил мэру следующую телеграмму и распорядился огласить его воззвание:
«Приказываю всем укрывающимся от правосудия на этой территории сдаться властям в течение двенадцати часов с момента прочтения этого ультиматума. По истечении этого времени будут приняты самые суровые меры к их семьям, их собственности и любому, кто так или иначе оказывает им помощь».
Чезаре Мори был тем человеком, которого Муссолини назначил полководцем в войне против организованной преступности. Ультиматум префекта представлял собой действо, превращавшее операцию по осаде Ганджи в личное противоборство с преступниками.
Во время осады Мори находился в Палермо, где наслаждался сообщениями прессы о его «геракловых подвигах». Бандиты все еще скрывались в городе, когда 10 января Мори лично объявил в Ганджи об освобождении населенного пункта. По этому случаю городскую площадь украсили гирляндами, а оркестр играл военные марши. Повсюду висели плакаты с поздравлением, которое Муссолини направил своему префекту: «Выражаю свое полное удовлетворение и советую Вам продолжать в том же духе до тех пор, пока Вы не завершите свою работу, невзирая на чины и звания.
Фашиизм излечил Италию от многих ее недугов. Он должен выжечь и язву преступности на Сицилии. И если надо, то и каленым железом».
Если верить сообщениям контролируемой фашистами прессы, с балкона ратуши звучали многочисленные речи. Список приглашенных лидеров, которые разделяли настроение дуче; возглавлял молодой шеф фашистов Палермо Альфредо Куччо. Этот маленький, напыщенный офтальмолог носил черную рубашку и кожаный летный шлем. Наконец слово взял Мори. У этого человека, которому только что исполнилось пятьдесят четыре года, были правильные, чуть резковатые черты лица, внушительное телосложение и низкий голос Ему нравились те прозвища, которые он приобрел за годы, проведенные в борьбе с преступностью на Сицилии. Его называли «железным префектом» и «человеком с каменным сердцем». Тяжелые армейские сапоги и длинный толстый шарф, который он специально подобрал к своему безукоризненно-опрятному костюму, призваны были усилить образ человека действия и личного врага преступников. В тот самый день один из все еще скрывавшихся бандитов пригрозил, что убьет префекта. Выступление Мори было намного более резким, нежели выступления предыдущих ораторов. Он произнес свою речь в той простой и нравоучительной манере, которая, по его мнению, была наиболее понятна сицилийцам.
«Граждане! Я не откажусь от борьбы. Правительство не откажется от борьбы. У вас есть право жить без этих негодяев. И вас от них избавят. Операция будет продолжаться до тех пор, пока от них не будет очищена вся провинция Палермо.
Действуя через меня, правительство до конца исполнит свой долг. Вы же должны исполнить свой. Вас не пугают пушки, но вы боитесь, что к вам пристанет кличка «легавый». Вы должны приучить себя к мысли, что участие в войне с преступниками является долгом каждого честного гражданина.
Вы нормальные люди. Ваши тела здоровы и сильны. Вы обладаете всеми физическими качествами настоящих мужчин. Вы мужчины, а не овцы. Сумейте же за себя постоять! И нанесите ответный удар!»
Его слова звучали, так, словно он обращался не к людям, а к домашним животным, которые обладают зачатками разума. До сих пор не ясно, произносил ли он на самом деле речь, которую опубликовали газеты. И все же появившаяся в газетах речь Мори наглядно свидетельствует о позиции человека, которому поручили
