строительства был окончательно утвержден в 1962 году. Но к тому времени управление общественных работ уже выдало множество лицензий, исходя из варианта 1959 года. Во многих районах города, которые застраивались по этому плану, уже стояли многоквартирные дома. Даже после 1962 года люди, имевшие доступ к Джойе, Лиме и Чианчимино, могли добиться внесения изменений в план застройки или даже нарушений этого плана. Только однажды поступило распоряжение разрушить незаконно построенное здание, но ни одна компания не посмела взяться за такую работу.
Следует признать, что упомянутые методы были в известной степени гениальны. План городской застройки, если рассматривать его как свод положений, определявших, кому выдаются разрешения, должен был предотвращать случаи незаконного строительства. Однако при Лиме и Чианчимино план использовался только для того, чтобы политики могли без помех прибегать к исключительному праву разрешать незаконное строительство. Все итальянцы слишком хорошо знакомы с этим горьким парадоксом: чем строже правило, тем выше цена, которую может потребовать политик за обходной путь.
Помимо прочего присутствовал и фактор страха. Представление о том, какой страх мог внушать «нахальный корлеонский казнакрад» Чианчимино, дает дело Пекораро. В августе 1963 года Лоренцо Пекораро, обладавший правами компаньона в одной строительной фирме, направил письмо главному прокурору Палермо, в котором обвинил Чианчимино в коррупции. Причиной стал отказ Чианчимино выдать компании Пекораро лицензию на строительство. В то же самое время разрешение начать строительство на прилегающем участке было выдано компании «Сисилкаса», несмотря на то, что это разрешение во многом нарушало план городской застройки.
Компания Пекораро решила подобраться к Чианчимино через посредника, в роли которого выступил босс мафии того района, где планировалось строительство здания. Казалось, такой подход приносит результаты: Чианчимино пообещал выдать лицензию. Но затем случилась задержка, вызванная забастовкой работников городского совета. К тому времени, когда она закончилась, Пекораро, по каким-то неизвестным причинам, лишился поддержки мафии. Между тем Чианчимино тоже перешел к новой тактике: исполнительным директорам компании Пекораро было сказано, что они могут получить лицензию только в том случае, если дадут крупную взятку фирме «Сисилкаса».
В своем письме следственному судье Пекораро назвал имя свидетеля, который утверждал, что Чианчимино является тайным компаньоном «Сисилкаса». Кроме этого, Пекораро сообщил, что у него есть магнитофонная лента, на которой записано, как Чианчимино хвастается, что «Сисилкаса» подарила ему квартиру. На другой записи можно было услышать, как нотариус признается в том, что через него проходили крупные взятки, которые Чианчимино получал за выдачу лицензий. В период между получением лицензии фирмой «Сисил-каса» и отправкой письма прокурору были арестованы и обвинены в убийстве босс мафии и три компаньона фирмы «Сиси л каса».
Несмотря на все улики, судья, которому Пекораро направил свое письмо, не нашел оснований для судебного преследования. Только спустя год дело подверглось тщательной проверке со стороны парламентской следственной комиссии. Однако уже когда проверка осуществлялась, Лоренцо Пекораро направил следствию письмо, в котором утверждал, что ранее выдвинутые им обвинения против Чианчимино были «результатом ошибочных сведений». Более того, он заявлял, что слухи о злоупотреблениях Чианчимино исходят от людей, которые испытывают к обвиняемому личную неприязнь или являются его политическими оппонентами. В заключение Пекораро утверждал, что Чианчимино «всегда был примером порядочности и честности». На этом все и закончилось.
Чианчимино и Лима считались самыми одиозными политиками ХД того времени. Они быстрее всех прочих двигались по новой извилистой дороге, которая вела к богатству и влиянию. В течение десятилетий полчища продажных политиков превращали сицилийский филиал ХД в хаотическое мельтешение постоянных клиентов, группировок, всевозможных фракций, тайных альянсов и открытых междоусобиц. Даже опытные журналисты приходили в отчаяние, когда им приходилось во всем этом разбираться. В конце 1960-х годов один такой журналист решил сделать репортаж о человеке, которого он называл «ведущей персоной ХД». Войдя в новую палермскую квартиру этого политика, журналист обнаружил «украшенные мрамором интерьеры, полотна старых мастеров, мебель самых разнообразных стилей, старинные изделия из золота великолепной работы и в превосходном состоянии, стеллажи с ювелирными изделиями, монетами, археологическими находками, бесценные распятия из слоновой кости, случайно оказавшиеся в компании пузатых Будд из нефрита. Я был так ошеломлен, словно наткнулся на груды награбленного каким-то корсаром богатства. Интересующая меня персона была облачена в длинный халат и лобызалась с руководителями избирательной кампании, которые приехали из провинции. Это был тот же человек, с которым я познакомился в начале его политической карьеры, когда он был беден, как Иов. Я не мог не задать себе вопрос: благодаря какому волшебству поток золота хлынул на него со всех сторон?»
Властью, которую Чианчимино и Лима, как и прочие, присвоили себе еще в 1950-е годы, они пользовались на протяжении нескольких десятилетий. Чианчимино арестовали только в 1984 году, и лишь в 1992 году он был признан виновным. Этот человек стал первым политиком, которого осудили по обвинению в сотрудничестве с мафией. Двенадцатого марта того же года Сальво Лима, который в то время был членом Европейского парламента, стал жертвой более расторопной системы правосудия: его застрелили у собственного дома в Монделло — курортном предместье Палермо. Неизвестно, был ли Лима на самом деле «человеком чести», как утверждали некоторые мафиози-отступники. Бушетта считал, что это маловероятно, но утверждал, что отец Лимы был членом клана, который контролировал центральную часть Палермо. Так или иначе, ни у кого не вызывает сомнений тот факт, что именно бывшие друзья Лимы виновны в столь внезапном финале его политической карьеры.
Когда речь идет об истории мафии, всегда возникают вопросы, которые имеют отношение к Италии в целом. Например, почему итальянское общественное мнение не выразило должного возмущения по поводу того, что творилось на Сицилии и в обширных районах Южной Италии? Быть может, тогда власти попытались бы что-то предпринять. Едва ли нужно пояснять, что причины такого молчания связаны с властью и деньгами.
В самые бурные годы эпохи «разорения Палермо» произошло итальянское экономическое чудо. В конце 1950-х — начале 1960-х годов экономика страны вступила в эпоху массового промышленного производства. Огромные финансовые средства попадали в руки «младотурков» юга Италии. Эти средства изымались из резко возросших доходов предприятий Северной Италии, расположенных в Генуе, Турине и Милане. Однако большой бизнес не собирался протестовать против таких потерь. Владельцами многих крупных строительных компаний были северяне. Промышленности Северной Италии был необходим рынок Юга, который она собиралась насытить потребительскими товарами. Большая часть тех денег, которые в изобилии сыпались на Палермо и Неаполь, возвращались на материк, где на них покупали радиоприемники, холодильники, мотороллеры и автомобили. Что касается политических выгод, электорат, которым располагали христианские демократы на юге страны, помогал им не допускать к власти коммунистов. Десятилетиями многие итальянцы предпочитали следовать принципу, который в 1970-е годы провозгласил один известный правый журналист: «Держи нос по ветру и голосуй за ХД».
Разумеется, христианские демократы всегда могли рассчитывать на поддержку церкви, рука об руку с которой они прошли через все испытания 1950-х и 1960-х годов. Начиная с 1946 года и вплоть до своей смерти в 1967 году Эрнесто Руффини оставался кардиналом-архиепископом Палермо. Именно при нем преступная слепота, которую проявляла сицилийская церковь по отношению к реально существующей организованной преступности и политической борьбе, достигла полного абсурда. Руффини был родом из северо-итальянского города Мантуя, но, учитывая его беззаветную любовь к Сицилии, можно сказать, что он был в большей степени сицилийцем, чем любой коренной островитянин. Руффини полагал, что вера здесь глубже, чем личные убеждения, поскольку на острове она своими корнями уходила в крестьянские обычаи и по этой причине проникала в политическую жизнь. Как ни одно другое место в мире, Сицилия соответствовала идеалам христианского общества. Для Руффини понятия «сицилиец» и «верующий» были неразделимы. Если миссия итальянцев состояла в том, чтобы донести слово церкви до всего мира, то у сицилийцев была особая миссия: в то время как Север идет на уступки материализму, счастливый остров веры должен подать пример и стать бастионом на пути мамоны, марксизма и масонов. Короче говоря, Руффини представлял себе совершенно сказочную картину мира.
Кардинал-архиепископ испытывал праведный ужас перед коммунизмом и объявил, что мафия — не более чем порождение коммунистической тактики запугивания. Еще в 1947 году, после того как банда Сальваторе Джулиано расстреляла семьи крестьян Портелла делла Джинестра, кардинал отправил папе послание, в котором объяснял, что никоим образом не одобряет насилие, с какой бы стороны оно не исходило, и что сопротивление и мятеж неминуемы благодаря проискам коммунистов с их запугиваниями, ложью и коварными интригами, с их антиитальянскими и антихристианскими теориями. Перед всеобщими выборами 1953 года он объявил «прямой обязанностью»
