— Черти, и в ус не дуют! А ведь в спасательных шлюпках сидели, пока мы не пришли.
И он качал головой, слушая звуки фокстрота, вылетавшие из открытых зеркальных дверей немецкого парохода.
Кудзделько, Исаичев и другие мастерили гигантский пластырь на пробоину «Монте-Сервантеса». Пароход продолжал держаться в том же положении, накренившись на правый борт и зарывшись в воду носом. Два отсека корабля были заполнены водой. Но отсеки держались крепко, вода не просачивалась в соседний трюм, и медленное погружение парохода для глаз оставалось почти незаметным.
— Знать бы, какие у них переборки между трюмами, — бормотал Павел Акимович, наблюдая за сооружением пластыря, которое происходило на палубе ледокола.
В то время как молодой Исаичев, забыв о еде и о сне, с товарищами своими сбивал доски для пластыря, Кудзделько хлопотал над водоотливными приспособлениями.
Люди на «Монте-Сервантесе» отправляли домой радиограммы.
Они объясняли, что задерживаются не по своей вине. На корабле были служащие, которые по радио просили извинения у своих шефов за невольное продление отпуска. Буржуа беспокоились о делах, которые были оставлены ими на срок больший, чем это казалось нормальным.
Но вот пассажиры «Монте-Сервантеса» сделали радостное открытие: нос их судна поднялся из воды на одиннадцать футов. Тогда разноязычная толпа пассажиров немецкого парохода сгрудилась на борту корабля, хлопала в ладоши, смотрела на стоявшего рядом «Красина», кричала «вив», «виват», «гох», «ура». Потом мужчины подали руки дамам, и все пошли в ресторанный зал завтракать.
На деревянном помосте играл оркестр. Помощник капитана «Монте-Сервантеса» вышел в зал, движением руки остановил оркестр и поздравил господ пассажиров. От имени капитана и от имени пароходной компании он объявил, что все обстоит совершенно благополучно, угроза исчезла, кораблю не угрожает ничто. В самое ближайшее время будут сделаны необходимые исправления и многострадальный пароход выйдет из бухты.
Господа пассажиры могут не беспокоиться.
Помощник капитана «Монте-Сервантеса» пожелал пассажирам доброго аппетита, здоровья и, раскланявшись, вышел.
Пробоина в правом борту немецкого корабля была заделана пластырем, изготовленным молодыми руками Исаичева.
Только теперь появилась надежда на откачку воды из затопленных трюмов.
Помпы «Красина» выбрасывали до тысячи тонн воды в час.
Люди работали круглые сутки, отказываясь от еды и забывая о сне. Исаичев ходил с осунувшимся лицом, он еле двигал ногами.
А Кудзделько, а матерый водолаз Желудев, а человек палубной команды Филиппов и другие люди советского ледокола с беспокойством следили за откачкой воды из трюмов «Монте-Сервантеса».
— Отсеки не освобождаются от воды, — разводил руками боцман Кудзделько, докладывая старпому Павлу Акимовичу.
Пономарев проверил работу помп, велел проследить, не пропускает ли воду только что поставленный пластырь, и, когда все оказалось в порядке, отправился к капитану немецкого корабля.
— На вашем корабле должна быть вторая пробоина.
Немец был удивлен заявлением красинского старпома. Он пожал плечами и позволил себе намекнуть, что если вода не откачивается из отсеков, то не потому ли, что в пластыре есть дефект?
Пономарев настаивал на своем. Он был уверен в пластыре и не сомневался в качестве помп.
— Ваше судно имеет где-нибудь еще пробоину, о которой никто не знает, — твердил Павел Акимович.
Немец морщился, пробовал рассмеяться и наконец объявил красинскому старпому, что «ничего не имеет против нового осмотра бортов парохода».
Водолаз Желудев спустился в мутно-зеленую воду и ощупывал, осматривал левый борт немецкого корабля. Пономарев дожидался Желудева на шлюпке.
— Есть! — закричал Желудев, вылезая из скафандра.
— Что есть?
Желудев жадно глотал свежий воздух. На его огромных растрепанных усах висели капельки пота.
— Пробило его и с левого, — заметил усач.
Левая пробоина «Монте-Сервантеса» расстроила пассажиров туристского корабля. В дансинге было совсем немного народу.
Люди нервничали, ходили по променаддеку и громогласно обсуждали событие.
На «Красине» шло обсуждение печального открытия водолаза.
Старпом «Красина» вопросительно смотрел на своего капитана.
— Так как же быть, Карл Павлович? Нужно железо!
— Да ведь где взять, если нет его?..
— Железо нужно, — упорствовал Пономарев, — без железа не обойтись… Сами знаете… Я думаю, если поискать на корабле, то что-нибудь выкроить можно.
Пономарев хитро улыбнулся.
Эгги, как будто речь шла о пустяке, пожал плечами и будто невзначай заметил:
— Пробуйте, товарищ старпом. Пробуйте… Себя жалеть нам теперь не приходится…
Старпом, поднимая глаза на капитана, нерешительно говорил:
— Если, скажем, лист, другой или третий… оторвать от палубы в машинном…
Капитан махнул рукой.
— Действуйте, Павел Акимович!
И тогда Павел Акимович сделал то, что при других обстоятельствах он не сделал бы никогда. Он отдал другому человеку красинской экспедиции, боцману Игнату Кудзделько, необыкновенный приказ: вырвать из палубы машинного отделения корабля железные листы настила — разрушить какой-то участок «Красина», чтобы помочь чужому кораблю — «Монте-Сервантесу»!
И боцман Игнат Кудзделько, который тоже при других обстоятельствах ни по чьему приказу не позволил бы себе участвовать в разрушении своего корабля, собственными руками отдирал железные листы от палубного настила в машинном отделении «Красина»!
Знали ли пассажиры «Монте-Сервантеса», какой ценой дается «Красину» спасение их корабля? Разумеется, нет. Им было известно лишь то, что спасает их тот самый «Красин», который уже прославлен как спаситель людей во льдах. Собственно, все они только затем и пустились в туристский арктический рейс на «Монте-Сервантесе», чтобы встретить знаменитого «Красина». Так обещала им гамбургская пароходная компания, решившая подзаработать на мировой славе советского ледокола. Обещание было выполнено.
Пассажиры «Монте-Сервантеса» не только увидели «Красина», но и попали в положение спасаемых «Красиным».
Люди команды «Красина» производили спасательные работы, откачивали воду из залитых трюмов громадного туристского парохода, отдирали от своего корабля листы железа и накладывали пластырь на пробоины «Монте-Сервантеса». А пассажиры «Монте-Сервантеса» в это время не давали нам покоя ни днем, ни ночью.
Оба судна стояли борт о борт. Переход с одного на другое по перекинутым мосткам был беспрепятствен и для обитателей «Монте-Сервантеса» и для нас.
Туристы двадцати национальностей так досаждали нам на нашем собственном корабле, что у нас оставалась одна возможность спасаться от них — удирать по мосткам на их корабль. Конечно, и там нас не оставляли в покое, выпрашивая автографы, словно каждый из нас превратился в какую-то модную кинозвезду.
Наверняка каждый из пассажиров «Монте-Сервантеса» увез с собой минимум по десятку автографов любого из красинцев. И все же это было легче, чем осада, которой мы подвергались на борту нашего корабля.
Иностранцы — мужчины и весьма элегантные женщины — совершенно бесцеремонно вваливались в наши каюты, осматривали всё, вплоть до простыней, на которых мы спали, и… умоляли позволить им
