Василий Щепетнёв: Попаданец - рекогносцировка
Автор: Василий Щепетнев
'Земную жизнь пройдя до половины…' Если начать отсчёт от семнадцатого года, года революции, то в двадцать седьмом году Ильф прожил именно половину отпущенного срока. Что вокруг, сумрачный лес или райский сад? Чем гадать, лучше взять да и побродить по окрестностям, занося увиденное на белые страницы.
В двадцать седьмом году это ещё разрешалась. Собственное мнение пока не считали государственным преступлением, и даже внутри партии шла если не дискуссия как таковая (хотя наиболее отчаянные или же недальновидные головы что-то восклицали и требовали), то дискуссия о возможности дискуссий. Яйца дозволялось чистить как с острого, так и с тупого конца.
Проводником вместо правильного репортёра Персицкого (фамилия намекала не на Персию, но на порошок, губительный для всяких ненужных насекомых) вдруг стал Остап Бендер, который на жизнь смотрел собственными глазами и не торопился надевать шоры единственно правильного взгляда на действительность.
'Двенадцать стульев' задумывались как роман-фельетон – и в старом смысле, потому, что должен был публиковаться из номера в номер с продолжениями, и в новом, потому что всё несоциалистическое, нереволюционное следовало изображать лишь с целью бичевания и высмеивания. Старый мир трактовали как мир умирающий, и проникнуть в него можно было лишь через смерть. В романе тема смерти поднимается буквально в первом предложении. На ней, смерти, основана завязка: кончина мадам Петуховой служит ключом, открывающим тайную дверь.
Стандартное, привычное отношение к героям романа порой мешает видеть суть. Тот же Воробьянинов, кто он – эгоист, мелкий, недалёкий человек? Но ведь как-то Ипполит Матвеевич сумел спастись в годы революции, пройти чистки, устроиться на казённую службу. Да и тёщу не бросил на произвол судьбы, увёз с собой. А что промотал собственное состояние и приданое жены – это, скорее, ему в плюс. Всё лучше, чем отдать врагу – ведь советская власть враждебна бывшему помещику-миллионеру безусловно.
Или отец Фёдор – помимо семинарского образования у него ещё три года юрфака университета. В новой жизни, правда, что юриспруденция, что церковь – институты лишние, так ведь Фёдор Иванович не плачет. То мыла наварит пуды, то кроликов разведёт преизобильно, то домашние обеды организует – производитель! И бриллианты ему нужны не для гулянки, а для строительства свечного завода. Они и сегодня не лишние в хозяйстве, свечи, а уж в двадцатых годах…
Умирающий мир плох лишь потому, что умирает. В иной ситуации любой персонаж мог бы если не преуспевать, чтобы всем было хорошо – так не бывает, - но жить спокойно. Собственно, они и в романе живут спокойно. О том, что их время на исходе, знают только авторы. Не зря авторской волею приезжает в Москву Безенчук с запасом гробов: этот эпизод был опубликован в 'Тридцати днях' перед открытием процесса по Шахтинскому делу, шедшему в мае-июне двадцать восьмого года в Колонном зале Дома Союзов и закончившемуся одиннадцатью смертными приговорами (расстреляли, впрочем, лишь пятерых). Вспомним, как завершается вторая часть романа: 'Безенчук всё ещё ошалело стоял над своими гробами. В наступившей темноте его глаза горели жёлтым неугасимым огнём'.
Потом этот жёлтый огонь видели в глазах совсем другого человека, но это потом. В романе старый мир суетится, мечется и даже устремляется вслед за Европой. Так курица, которой мгновение назад отрубили голову, бегает по двору в поисках то ли спасения, то ли утраченного счастья.
Другое дело – новый мир. Он занят делом. Новый мир построил, наконец, две трамвайные линии, которые инженер Треухов проектировал перед войной (из дневника Булгакова от 21 июля 1924 года: 'Приехали из Самары И(льф) и Ю(рий) О(леша). В Самаре два трамвая. На одном надпись 'Площадь Революции – тюрьма', на другом – 'Площадь Советская – тюрьма'. Что-то в этом роде. Словом, все дороги ведут в Рим!').
Новый мир издает ежедневную газету 'Станок'. Новый мир проводит внутренний заём (транспарант 'Сеятель', выполненный Остапом Бендером, должен был ассоциироваться с настоящим золотым чеканным червонцем двадцать третьего года), новый мир штрафует мадам Грицацуеву на пятнадцать рублей 'за то, что не вывесила на видном месте прейскурант цен на мыло, перец, синьку и прочие мелочные товары'. И второстепенный, но любопытный атрибут нового мира: хочет человек сказать что-то своё, а получается речь о международном положении. Заклятие, что ли?
А если заклятие, то вдруг морок, навь, потусторонщина заключены не в старом мире, а в новом? Найти истину не удаётся. Оба конкурента, Ипполит Матвеевич и Фёдор Иванович, сходят с ума. Роман завершается тем же, чем и начался – смертью.
Мир покидает Остап Бендер.
Так, во всяком случае, казалось в двадцать восьмом году.
В июле была завершена журнальная публикация. Вслед за ней сразу же роман вышел отдельной книгой в издательстве 'Земля и Фабрика'.
В октябре Ильфа увольняют из редакции 'Гудка' с формулировкой 'в связи с сокращением штатов'.
Кафедра Ваннаха: Война по фон Нейману
Автор: Ваннах Михаил
Ответ на второй вопрос дают реже, хоть он и многократно описан в легко доступной литературе. Джон фон Нейман – именно он, кстати, изобрел архитектуру современного компьютера. И Джон фон Нейман в начале пятидесятых нашёл способ взаимной компенсации недостатков ракетного и ядерного оружия. Тогдашние ракеты - и имеющиеся в наличии, и разрабатываемые - имели крайне низкую точность. Это обуславливалось и технологией механических гироприборов, и крайне малым потенциалом бортовых электромеханических вычислителей. А недостатком ядерной бомбы был overkill – сверхубийство. В эпицентре выделялось слишком много энергии, впустую плавящей и ионизирующей то, что уже сожжено и разрушено. Ну а дальше плотность энергии падает по степенному закону… Так вот, Джон фон Нейман в ранние годы существования RAND Corporation трудился над благородной задачей, которую Британская энциклопедия деликатно обозначает как 'preventive nuclear strike to destroy the Soviet Union's' - превентивное убийство наших родителей ядерным ударом, проще говоря… Для большей эффективности исследований к задаче выработки ядерной стратегии для ВВС США был привлечён аппарат теории игр, разработанный фон Нейманом в 1940-е. И именно тогда появилась идея скомпенсировать низкую точность ракет сверхвысокой, излишней, мощью ядерных боеголовок. Оружие получалось идеальным для превентивного удара – малое время полёта, огромная мощь…
Но вот по иронии судьбы придуманное фон Нейманом оружие стало инструментом, исключившим во второй половине ХХ столетия возможность Большой Войны. Та же самая теория игр, почитаемая американскими военными теоретиками, показала, что в условиях наличия ядерного орудия, а затем и ракет у СССР превентивный удар невозможен. Добросовестно стремившийся к созданию лучшего оружия фон Нейман добился того, в чём не преуспел пацифист Иван Блиох. Ракеты с ядерными боеголовками из своих шахт не вышли ни разу, так что смертоносными не были…
Но тем не менее функционирование самого смертоносного оружия второй половины ХХ века описывается теорией фон Неймана. Правда, другой - теорией самовоспроизводящихся автоматов. Дело в том, что примерно в то время, когда Винер создавал свою кибернетику, фон Нейман разрабатывал аналогичную дисциплину, названную им теорией автоматов.
Теория автоматов – это наука об основных принципах, общих для искусственных автоматов (цифровые вычислительные машины, управляющие системы) и естественных автоматов (нервная система человека, самовоспроизводящиеся клетки, организмы в эволюционном аспекте). Но если кибернетика Винера исходила
