что в Европе, например, количество локальных вендоров, разрабатывающих собственные технологии, очень мало. Фактически на Европейском рынке мы конкурируем с американскими вендорами, а также такими производителями как Bull и Eurotech. Правда, последний появился совсем недавно, и инсталляций в Европе пока нет, а Bull - компания с очень широким спектром продуктов и услуг, традиционно сильная в других сегментах IT-рынка и пока не разрабатывающая решений, специализированных для HPC, особенно для верхнего сегмента.
Поэтому европейское сообщество пользователей, как показали наши переговоры, заинтересовано в появлении альтернативного вендора, и нас они зачастую воспринимают скорее как европейцев - лучше, чем американцев или компании из Юго-Восточной Азии, например. Для них очень важно то, что мы готовы вкладываться в разработку европейских технологий. Например, это касается нашего сотрудничества с Университетом Гейдельберга для выпуска на рынок нового интерконнекта, специализированного для сверхбольших суперкомпьютерных установок.
У нас не было серьезных планов на Америку до выставки GTC. Однако на выставке некоторые крупные заказчики проявляли достаточно серьезную готовность купить решение на базе TB2-TL, для того, чтобы опробовать новую перспективную технологию. И видя живой интерес, мы, конечно, не исключаем возможности выхода на американский рынок, хотя для выхода туда нужно будет решать много вопросов, в том числе и с поддержкой.
- У вас получается такая ситуация, что раз "нет пророка в своем отечестве", то - возвратимся оттуда?
- Да, именно так. Мы пока не можем на российском рынке получать достаточный доход, чтобы продолжать интенсивно развиваться. Получается замкнутый круг. С одной стороны мы ставим себе задачу максимально стимулировать рост отечественного суперкомпьютерного рынка и развитие отечественных технологий. Но создание новых технологий - гораздо более затратная вещь, чем чисто интеграторские проекты на базе готовых решений, уже разработанных кем-то другим. Поэтому в нашей ситуации мы должны выйти на западный рынок, чтобы продолжать создавать российские разработки. По-другому просто не получается.
Кроме того, экспорт российских технологий на Запад принесет пользу не только Западу, но и России. Например, работая с западными заказчиками мы имеем возможность непосредственно наблюдать, как люди используют HPC-системы на практике, и переносить этот опыт и методы в Россию. Это позволит нам предлагать предприятиям оптимальную стратегию развития HPC для их задач, которая будет базироваться на готовом опыте; лучше объяснить и показать, какие выгоды они получат. Потому что даже если у предприятия есть деньги, оно должно иметь возможность просчитать уровень возврата инвестиций, чтобы вложить их в HPC, особенно если речь идет не о настольном 'персональном кластере'. И просчитать его гораздо проще, если есть доступ к аналогичному опыту.
Для вузов и исследовательских организаций это тоже может быть полезно, так как Европа сейчас заинтересована в совместных разработках, в том числе в сфере высокопроизводительных вычислений, и мы можем здесь служить своего рода проводником. Еврокомиссия, например, с нетерпением ждет того момента, когда сотрудничество с Россией в области исследований и разработок приобретет более реальные очертания и принесет успешные результаты. Наша активность в Европе и усилия, которые мы предпринимаем, чтобы связать европейских и российских пользователей HPC, может послужить поводом к тому, чтобы начать заново, с новой точки.
Кафедра Ваннаха: Угрозы и технологии
Автор: Ваннах Михаил
23 октября 2010 года в Соединенных Штатах произошло очень интересное событие. Оно не сопровождалось роскошными визуальными эффектами, вроде тех, которые наблюдались при прекращении эксплуатации орбитальных челноков
Дело в том, что 319-я ракетная эскадрилья, входящая в состав 90-го ракетного крыла ВВС США, и насчитывающая полсотни межконтинентальных баллистических ракет LGM-30 Minuteman, потеряла связь с центром управления. Связи не было в течение 45 минут. Главнокомандующему, счастливому обладателю овального кабинета и ядерного чемоданчика, президенту Обаме, об инциденте доложили лишь в следующий вторник – ну зачем волновать человека какими-то техническими подробностями. Ну а мы подробности приведем – каждая ракета Minuteman III может доставить свою полезную нагрузку на дистанцию 13000 километров от базы Уоррен. А нагрузка эта – три маневрирующих боеголовки, вероятно типа W87, мощностью от 300 до 475 килотонн тротилового эквивалента каждая. (Точнее вряд ли кто скажет – механизмы контроля, предусмотренного международными соглашениями, несколько ассиметричны, и не в нашу пользу…) Под угрозой оказалось 450 целей. Взлететь-то ракеты могли – не было управления. И неясно почему. То ли подземный кабель. То ли что-то с питанием…
Очень смешно! Речь-то идет о стратегическом ядерном оружии. По официальной версии – предназначенном для ответного удара. Рвутся на стартовых позициях советские или китайские боеголовки, а значительная часть ракет всё равно должна быть способной, получив приказ, выйти из шахт и пойти к целям. А тут никакого ядерного удара, никаких электромагнитных импульсов, никаких сейсмических волн от наземных или заглубленных взрывов… А связь потеряна. Самое время поговорить об угрозе, которую развитие технологий влечёт для человечества! Тем боле на научно-технических новостных лентах мелькают всё новые и новые сведения о роботах, принимаемых на вооружение армиями различных стран. Не имеем ли мы дело с первым актом восстания машин?
Ну, прежде всего, давайте отметим очень простую вещь – развитие технологий делает мир безопасней. Ну, одна из любимых тем массовых медиа – пагубность современного образа жизни для здоровья человека. А давайте-ка сравним нынешнюю статистику с данными по Российской империи, годы 1890-1894-й, бурный экономический рост, лет двадцать назад местное общественное мнение полагало эти годы образцом безмятежного счастья. Так из 1000 родившихся подданных православного вероисповедания (исповедание приведено энциклопедией Брокгауза потому, что органов статистики по стране в целом не существовало, а учет актов гражданского состояния возлагался на духовенство) не дожив до года(!) умирало 300 мальчиков и 265 девочек… Однолеткам в среднем оставалось жить – мальчикам 27 лет и 3 месяца, девочкам – 29 лет и 5 месяцев. Прирост – это заслуга технологий. Вода там, холодная и горячая, гигиена, антибиотики, холодильники… (Падение продолжительности жизни в постсоветский период – явление сугубо социальное, просто одни, как вампиры, выпили жизнь у других!)
Но ведь развитие технологий чревато катастрофами? Да, конечно! А в традиционном обществе пылали пожары. Вот в 1885-м в Гродно сгорело 517 домов, в Оренбурге в 1888-м – 713, в Ветлуге в 1890-м – 1128, в Бресте в 1895-м – 1232... Организационные мероприятия, вроде страхования, размазывания рисков по значительному числу обладателей имущества, возможны были лишь на определённом уровне технологического развития. 28 июля 1786 года Екатерина Великая повелела, чтобы 'государственный заёмный банк в обеих столицах и во всех городах состоящие каменные дома принимал на свой страх…'. Каменные! Дом из камня, крытый железом, был подвержен риску пожара в 18 раз меньше, чем милый сердцу 'зеленых' и прочих ревнителей старины деревянный, крытый соломой. Их страховать идиотов не было – ведь в уездном Землянске Воронежской губернии в 1892 году выгорело 128% построек (нет-нет, это не как голосование за власть в некоторых регионах, просто строения успевали в течение года отстроить для следующего пожара.) И гужевой транспорт в пересчёте на пассажиро-километр много опасней даже автомобильного, даже учитывая, что значительную часть водителей надо бы судить за покушение на массовое убийство общеопасным способом…
Ну а оружие – ведь чем больше деталей и узлов в нём, тем оно опасней? Хм… Ну вот в бомбарде начала европейской артиллерии была единственная деталь – литой ствол. А стрелять из неё приходилось
