Она кивнула и вышла.
Меллиора ошеломленно глядела на меня.
— Что ей было надо? — прошептала она.
— Пожалуй, я знаю, — ответила я. — Она удивилась, так ведь? Знаешь, почему? Потому что застала здесь меня, а думала, что застанет…
— Кого?
— Джастина.
— Она, должно быть, с ума сошла.
— Ну, она же Деррайз. Помнишь тот день на болотах, когда ты рассказывала мне об их семье?
— Да, помню.
— Ты сказала, что сумасшествие у них в роду. Да, Джудит сходит с ума… по своему мужу. Она думала, что он тут с тобой. Вот почему она так ворвалась. Разве ты не заметила, как она обрадовалась, что это ты со мной разговариваешь, а не с ним?
— Это сумасшествие.
— В некотором смысле.
— Ты хочешь сказать, что она ревнует Джастина ко мне?
— Она ревнует его ко всем хорошеньким женщинам, что попадаются ему на глаза.
Я с тревогой посмотрела на Меллиору. Она не сумела скрыть правду от меня. Она любит Джастина Сент-Ларнстона и всегда его любила.
Мне стало очень не по себе.
Теперь уж я не могла носить бабушке еду. Можно представить себе, как возмущенно завопила бы миссис Роулт или миссис Солт, заикнись я об этом. Но я по-прежнему время от времени улучала пару часов, чтобы с ней повидаться, и как-то раз она попросила меня, не занесу ли я на обратном пути в аббатство кой-какие травки Хетти Пенгастер. Хетти их ждала, и, зная, что она одна из лучших клиентов бабушки, я согласилась.
Вот так в один жаркий день я и оказалась на пути из бабушкиного домика в Ларнстон- Бартон, ферму Пенгастеров.
Я увидела в поле Тома Пенгастера и подумала: правда ли, что он ухаживает за Долл, как она намекала Дейзи? Он был бы хорошей парой для Долл. Ферма Бартон преуспевала, и в один прекрасный день именно Том, а не его свихнувшийся братец Ройбен, который теперь подрабатывал, чем мог, получит ее в наследство.
Я прошла под высокими деревьями, на которых гнездились грачи. Каждый год в мае в Ларнстон- Бартоне стреляли грачей — своего рода праздник; и пироги с грачами, которые пекла миссис Пенгаллон, кухарка в Бартоне, считались особым лакомством. Непременно посылался пирог в аббатство, где его с благодарностью принимали. Миссис Солт как раз недавно говорила об этом — как она подала его со сметаной и как миссис Роулт съела лишку, а после, конечно, маялась животом.
Я дошла до конюшни — там было лошадей восемь, а два стойла пустовали, и прошла к дворовым постройкам. Мне была видна голубятня и слышно воркование птиц, монотонно повторяющих одну и ту же фразу, что-то вроде, как нам казалось, «Так-то как, Тэффи».
Проходя мимо подъемника, я увидела Ройбена Пенгастера, который вышел из-за голубятни, держа в руках голубка. При ходьбе Ройбен как-то странно заплетал ногами. В нем, пожалуй, всегда было что-то странное. В Корнуолле говорят, что в каждом помете бывает «чужак», то есть не совсем такой, как остальные. Вот Ройбен и был таким «чужаком» в семье Пенгастеров Ненормальные всегда вызывали во мне омерзение, и, хотя был ясный день и светило солнце, я слегка вздрогнула, когда Ройбен направился ко мне своей причудливой походкой. У него было неоформившееся, как у подростка, лицо, голубые, словно фарфоровые, глаза и соломенного цвета волосы, но слегка отвисшая челюсть и раздвинутые распущенные губы выдавали в нем «зачарованного».
— Здорово, — окликнул он. — Чего надо? Говоря, он ласкал головку голубя, и видно было, что он больше думает о нем, чем обо мне.
— Я принесла травки для Хетти, — сказала я ему.
— Травки для малявки! — Он рассмеялся звонким невинным смехом. — А на кой они ей? Чтоб красивше стать. — На его лице появилось воинственное выражение. — Разве наша Хетти не красотка и безо всяких травок? — На мгновение он угрожающе выпятил челюсть, словно готовясь напасть на меня за то, что я сомневаюсь в ее красоте.
— Это дело Хетти решать, нужны ли ей эти травки, — резко возразила я.
И вновь зазвенел этот невинный смех.
— Точно, — сказал он. — Хоть Сол Канди и думает, что она куда как хороша.
— Надо полагать.
— Она, можно сказать, уже помолвлена, — продолжал он почти застенчиво и нельзя было не заметить его любви к сестре и гордости за нее.
— Надеюсь, они будут счастливы.
— Они будут счастливы! — Сол — большой человек. Капитан Сол… шахтерам не побалуешь, а, с Солом-то. Скажет Сол — идите, они и идут, скажет — приходите, они приходят. Вот те крест. Сам мистер Феддер не такой важный начальник, как капитан Сол Канди.
Я решила не углубляться в эту тему. Мне надо было побыстрей отдать травки да уйти.
— А где Хетти? — спросила я.
— Да небось на кухне, с матушкой Пенгаллон.
Я заколебалась, подумав, не отдать ли ему пакетик, чтобы он передал Хетти, но решила, что не стоит.
— Пойду ее поищу, — сказала я.
— Я тебя к ней провожу, — пообещал он и пошел со мной рядом. — Гули-кули-гули, — бормотал он голубю, и мне сразу вспомнилось, как Джо лечил лапку голубю наверху у нас в домике. Я обратила внимание, какие огромные ручищи у Ройбена и как бережно держит он в них птицу.
Он подвел меня к дому сзади и указал на черепичный конек, служивший украшением. К стене была прислонена лестница — он занимался ремонтом.
— Кой-где черепица поразболталась, — сказал он, как бы подтверждая это. — Так не годится. Вдруг маленький народец придет сюда в полночь погулять?
И снова этот высокий звонкий смех, который уже начал меня раздражать. Да такой громкий, что мне захотелось, чтоб Ройбен поскорее ушел.
Я знала, что он говорит об «альфовой площадке», как ее у нас называли, — о черепичном коньке, куда, как считалось, приходят эльфы и танцуют после полуночи. Если такой конек не в порядке, то, говорили, эльфы могут рассердиться и навлечь на дом несчастье. Естественно, подумала я, человек, про которого говорят, что его зачаровали эльфы, должен верить этой легенде.
— Вот теперь порядок, — сказал Ройбен. — Уж я постарался. А потом захотелось взглянуть на моих пташек.
Он провел меня через моечную с каменными полами и вымощенный плитами переход, а затем распахнул дверь, ведущую в громадную кухню с двумя большими окнами, очагом и глиняной печью, красными изразцами и огромным обеденным столом; с дубовых балок свисали свиные окорока, колбасы и пучки трав.
За столом сидела и чистила картошку миссис Пенгаллон, которая с тех пор как умерла миссис Пенгастер, была на ферме кухаркой и домоправительницей. Эта большая, приятного вида женщина казалась сейчас непривычно грустной. Хетти была на кухне и гладила себе блузку.
— Батюшки, — сказала Хетти, когда мы вошли, — разрази меня гром, ежели это не Керенса Карли. Ах, какая честь. Входите, входите. То есть ежели не побрезгуете нами, грешными.
— Да угомонись ты, — вмешалась миссис Пенгаллон. — Это ж всего только Керенса Карли. Входи, милушка, и скажи-ка мне, не видела ль ты где моего Табса.
— Так вы потеряли кота, миссис Пенгаллон? — спросила я, не обращая никакого внимания на Хетти.
