нее, и мне часто бывало грустно, когда я ее там навещала. Разговаривая с ней, я понимала, что наши отношения не изменились, и я ей так же дорога — а она мне, — как и была всегда.
Да, действительно, я была слишком уж самодовольна; нельзя мне и дальше оставаться в неведении относительно нашего финансового положения. Я отложила бумаги и закрыла стол. Пойду в детскую к Карлиону, который всегда служил мне утешением. Он быстро рос и был хорошо развит для своих лет. Он был ничуть не похож ни на Джонни, ни на меня; я часто диву давалась, что у нас может быть такой ребенок. Он уже умел читать, и Меллиора говорила, что он научился практически сам; его попытки рисовать казались мне изумительными; и у него был собственный маленький пони, потому что я хотела, чтобы он с ранних лет привыкал к верховой езде. Я никогда не позволяла ему ездить верхом без меня — никому другому я не доверяла, даже Меллиоре, — и сама водила его пони на поводу вокруг луга.
У него была врожденная склонность к этому занятию, и он быстро освоился в седле.
Была у него только одна черта характера, которую я хотела бы изменить. Его очень легко было довести до слез, если он считал, что кому-то или чему-то причиняют боль. Годом раньше был один случай, когда в очень жаркую погоду он пришел ко мне с плачем, потому что в земле оказалась трещина, и он подумал, что она сломалась. «Бедненькая, бедненькая земелька! Полечи ее, мама», — говорил он, весь в слезах, словно считал меня каким-то всемогущим существом. То же самое было и с животными — мышью в мышеловке, мертвым зайцем, которого он увидел висящим в кухне, котом, пораненным в драке. Он сильно страдал, потому что у него было слишком нежное сердце, и я частенько боялась, что, когда вырастет, сын будет слишком ранимым.
В то утро я спешила в детскую, зная, что Меллиора собирает его на прогулку, и надеясь пойти с ними.
Бывая с Карлионом, я отрешалась от всех страхов и забот. Я распахнула дверь в детскую. Она была пуста. Еще когда была жива старая леди Сент-Ларнстон, я велела заново отделать эту комнату, и за то время, пока шла работа, мы с ней очень сдружились. Мы вместе выбирали обои — чудесные обои, бело- голубые, разрисованные ивами. Все было бело-голубым: белый рисунок на голубых занавесках, голубой ковер. Комната была залита солнечным светом, но там не было ни малейшего, следа Карлиона или Меллиоры.
— Где вы? — позвала я.
Мой взгляд упал на диван у окна, где сидела Сонечка. Я никогда не могла смотреть на нее без содрогания и как-то сказала Карлиону:
— Это же игрушка для малышей. Ты хочешь ее оставить у себя? Давай найдем какие-нибудь игрушки для больших мальчиков.
Он решительно отобрал ее у меня; лицо его сморщилось от огорчения; по-моему, он воображал, что игрушка могла услышать мои слова и обидеться.
— Это Сонечка, — с достоинством сказал он и, открыв дверцу шкафа, положил ее туда, словно боялся за ее безопасность.
Сейчас я взяла ее в руки. Порванная материя была аккуратно зашита Меллиорой. Но шов был виден и походил на шрам. Если бы только она знала…
Это было неприятное утро, потому что слишком многое из того, что должно быть забыто, возвращалось, поглядывая на меня с ухмылкой.
Я положила Сонечку обратно на диван и открыла дверь в смежную комнату, где Карлион обычно ел.
И столкнулась лицом к лицу с Меллиорой.
— Ты его не видела? — спросила она, и я заметила, что она сильно встревожена.
— Кого?
— Карлиона. Он с тобой?
— Нет…
— Тогда где же он?
Мы в испуге уставились друг на друга, и во мне возникло то ощущение слабости, оцепенения и отчаянья, которое охватывает меня при одной мысли, что с Карлионом может произойти что-то дурное.
— Я была уверена, что он с тобой, — сказала она.
— Ты хочешь сказать… что его здесь нет?
— Я разыскиваю его уже десять минут.
— Давно ты обнаружила, что его нет?
— Я оставила его здесь… после завтрака. Он рисовал своего пони…
— Нужно срочно его найти, — приказала я. — Он должен быть где-то здесь.
Я зашагала вслед за ней. Мне хотелось отругать ее, обвинить в беспечности. А все потому, что вид игрушечного слоненка на диване у окна живо напомнил мне, какое зло я когда-то ей причинила.
Я громко позвала:
— Карлион! Ты где?
Она тоже стала громко звать его; и вскоре мы убедились, что около детской его нет.
Теперь меня в самом деле охватил ужасный, леденящий душу страх. Карлион исчез. Вскоре его поисками занимались уже все в доме. Надо заглянуть в каждый укромный уголок аббатства, спросить каждого слугу. Но я не могла положиться на то, что они будут искать как следует. Я должна искать сама, поэтому пошла по всему дому, по всем комнатам, крича сыну, чтобы он вышел, если прячется, умоляя его больше не путать меня.
Я перебрала в уме все, что могло с ним случиться. Я представляла себе, как его затоптали насмерть скачущие лошади, что он украден цыганами, что он попался в капкан, изувечен как бедный Джо. Наконец я очутилась в старой части дома, где когда-то жили монахини, предаваясь размышлениям и молитвам, и почти физически ощутила, что меня охватывает отчаяние, что я наедине со своим горем. Тогда в душу мне закралось страшное подозрение, что с моим ребенком приключилось что-то ужасное. Мне казалось, что на меня снизошел дух монахини, она как бы воплотилась во мне, и ее печаль стала моей печалью; я поняла, что если я потеряю сына, то останусь словно замурованной в своем горе, которое будет таким же незыблемым, как каменные стены.
Я с трудом пыталась освободиться от злых чар, которые словно опутали меня.
— Нет, — громко закричала я. — Карлион, сынок мой! Где ты? Выходи, где ты там прячешься, не пугай меня!
Выбежав из дома, я встретила Меллиору и с надеждой взглянула на нее, но та покачала головой.
— В доме его нет, — сказала она.
Мы занялись поисками вокруг дома, окликая его по имени.
Возле конюшни я увидела Полора.
— Аи, маленький хозяин потерялся? — спросил он.
— Вы видели его? — требовательно спросила я.
— Да, с час назад, мэм. Мы с ним говорили об ихнем пони. Ночью он был заболевши, вот это самое я и рассказывал.
— Он расстроился?
— Так ведь, мэм, он всегда любил своего пони-то. Разговаривал с ним. Не горюй, говорю, он вскорости поправится. Тогда он пошел обратно домой, я еще поглядел.
— И с тех пор вы его не видели?
— Нет, мэм. С тех пор я его не видал.
В поисках должны принять участие все, приказала я. Бросить все дела. Надо найти моего сына. Мы уже установили, что в доме его нет; он не может быть далеко, потому что всего час назад Полор видел его на конюшне.
Не могу передать, что я пережила за время поисков. Много раз надежда появлялась и вновь исчезала. У меня было ощущение, будто я несколько лет провела под пыткой. Я винила во всем Меллиору. Разве не она должна была смотреть за ним? Если с ним что-нибудь случится, думала я, я с лихвой расплачусь за все, что причинила Меллиоре.
Она была бледной, измученной, я никогда не видела ее такой несчастной с тех пор, как уехал Джастин. Я напоминала себе, что она любит Карлиона; я всегда знала, что мое горе будет и ее горем. Мы
