Но все хорошее когда-нибудь должно кончиться, и меня отвезли в Кумберленд Додж, где меня ожидала мама.
Что тут начался за допрос! Что сказал король? Что ты ответила? А потом что? Мама то и дело неодобрительно прищелкивала языком. «Ты не должна была этого говорить. Тебе следовало сказать то… или другое».
— Но, мама, — настаивала я, — мне кажется, королю нравится, когда я говорю то, что думаю.
— Он хотел точно узнать, что происходит. Он хотел заманить тебя в ловушку.
— О нет, мама, он хотел доставить мне удовольствие.
— Ты еще слишком молода, Виктория, — сказала она, покачав головой.
— Но я становлюсь старше. Нельзя оставаться вечно молодой. — Ты не прислушиваешься к тому, что тебе говорят. Ты слишком торопишься высказать свое собственное мнение.
— Но мама, как я могу высказывать чье-то еще мнение?
Она отвернулась, и внезапно мне стало жаль ее. Странно было жалеть маму, которой все в доме повиновались… хотя, может быть, и не все. Во всяком случае, не сэр Джон Конрой… скорее это она повиновалась ему.
Настало время, и наш визит в Виндзор завершился, пора было нам возвращаться в Кенсингтон. По просьбе короля меня посадили ему на колени, когда мы прощались. Он сказал, что мое посещение доставило ему большое удовольствие, и выразил надежду, что это было взаимно.
— О да, конечно, — ответила я. — Особенно потому, что я боялась, что все будет совсем по- другому.
— Почему ты боялась?
— Все боятся королей.
— Потому что это им внушают?
— Да.
— Но я в конце концов оказался не таким уж чудищем? Мне кажется, мы с тобой друг другу понравились.
— Вы мне очень понравились, дядя-король, и я думаю, что я вам тоже, потому что вы доставили мне столько удовольствий… помимо подарка. Он улыбнулся и спросил:
— Скажи мне, что тебе больше всего у меня понравилось? Минуту я поколебалась и потом сказала:
— Многое, но больше всего, когда вы сказали форейтору: «Засунь ее сюда», и фаэтон помчался.
— Я так и сказал?
— Да, «засунь ее сюда».
— Сказано не очень-то по-королевски. Но, может быть, между дядей и племянницей это извинительно… хотя она и принцесса, а он король. И это тебе больше всего понравилось? Я кивнула.
— Ты славная малышка, — сказал он. — Я надеюсь, ты навсегда останешься такой, какая ты сейчас, и что события… и люди, окружающие тебя… тебя не изменят. Тут мы простились, и он снова поцеловал меня. Расставаясь с ним, я была близка к слезам, и он тоже выглядел очень печальным.
Мама желала точно узнать, что он сказал и что я ответила. Я рассказала ей и прибавила:
— Мне кажется, король — один из самых приятных людей в мире.
Ей это не понравилось. Но визит в Виндзор изменил меня немного. У меня сложилось такое впечатление, что иногда лучше говорить то, что я думаю, а не то, что от меня ожидают. Во всяком случае, король считал, что это так.
Но я не понимала многого. Мама была права, когда говорила, что я слишком наивна. Часто я чувствовала себя так, словно я брожу во мраке, на ощупь.
Я не знала, что этот визит причинил маме серьезное беспокойство не только на мой счет, но и насчет Феодоры.
После визита в Виндзор жизнь казалась скучной. Было много уроков и слишком мало праздников. Если я жаловалась, Лецен говорила мне, что учиться — мой долг. Принцесса не должна быть невеждой.
— Но так много приходится учить! — со вздохом сказала я.
— Разумеется, — ответила Лецен. — Мы все учимся всю нашу жизнь.
— Какой ужас!
Лецен засмеялась и сказала, что все трудности ничто по сравнению с радостью познания.
Я хотела возразить ей и сказать, что есть куда более приятные вещи, но Лецен повторила свой излюбленный довод:
— Вы еще слишком молоды, в свое время вы сами все поймете.
Конечно, я была молода, против этого было трудно возражать. Но мне постоянно хотелось ускользнуть из классной комнаты. Когда же мне это удавалось, я отыскивала Феодору, и мы шли в сад моего дяди Сассекса, где я любила поливать цветы. У меня была особая лейка, и мне нравилось смотреть, как льется вода. Обычно я промачивала себе ноги, и тогда Феодора потихоньку приводила меня домой, и баронесса Шпет, которую я очень любила, потому что она всегда была добра ко мне, надевала мне сухие чулки, платье и туфли. Все это было очень весело, потому что ни мама, ни Лецен ничего не знали, а то бы поливку мне тут же запретили.
У дяди Сассекса, как и у нас, были апартаменты во дворце, и, хотя он и был очень странный человек — как и большинство моих дядей, — он был очень добрый. Когда я была маленькая, я его очень боялась, потому что однажды, когда я раскричалась, кто-то сказал: «Тише, успокойся, а то дядя Сассекс тебя возьмет…» Я думаю, так было сказано потому, что мы жили по соседству. Долгое время после этого я смотрела на него с подозрением, пока не обнаружила, что уж он-то не стал бы жаловаться на шум, и в любом случае он был слишком поглощен своими книгами, птицами и музыкой, чтобы обращать внимание на мои выходки. Вообще, когда я познакомилась с моими дядьями с отцовской стороны, я перестала всех их бояться, кроме дяди Кумберленда, который по-прежнему продолжал внушать мне ужас, и, как мне кажется, не без основания.
В те летние дни мы часто пробирались в сад дяди Сассекса: Феодора с книжкой, я с лейкой и Шпет. Они с Феодорой сидели на траве, наблюдая за мной и время от времени предостерегая меня, чтобы я опять не залила ноги водой. Я же была просто счастлива бродить с лейкой среди цветов, вдыхать их аромат и слушать жужжание пчел.
И почти каждый раз, когда мы приходили туда, к нам присоединялся молодой человек. Это был кузен Август, сын дяди Сассекса от первого брака. Кузен Август был очень хорош в своем мундире драгунского полка, и он очень любил сидеть с Феодорой и Шпет, разговаривая с ними, пока я занималась поливкой.
Они часто смеялись, и старушка Шпет улыбалась, кивая головой, как она это делала всегда, когда была довольна. Это были такие счастливые дни. Но внезапно они кончились, и мы уже больше не ходили в сад дяди Сассекса. Шпет и Феодора попали в немилость. Однажды я застала Феодору плачущей и упросила ее сказать мне, что случилось.
— Август и я хотели пожениться, — сказала она.
— Это было бы замечательно, — воскликнула я. — Ты бы жила рядом, а я бы приходила каждый день поливать твой сад. Феодора покачала головой.
— Мама очень сердится. Меня отошлют отсюда.
— О нет, Федди, ты не должна уезжать! — воскликнула я. Она печально кивнула, и вид ее слез заставил и меня расплакаться.
— Мама обвиняет во всем бедняжку Шпет. Ее, наверно, тоже отошлют. — В своем унынии Феодора была более откровенна, чем обычно. — Считают, что Август не подходит для меня. Я удивилась.
— Но почему? Ведь он мой кузен.
— Да, но, видишь ли, хотя герцог женился на леди Августе, их брак не был признан, так как она не королевского происхождения, и поэтому они говорят, что Август — незаконный сын. А значит, я не могу выйти за него замуж.
— Я думаю, дядя Сассекс не имел бы ничего против.
— О да. Он беспокоится только о своих книгах и часах и о своих снегирях и канарейках. Он ничего бы не имел против. Но мама говорит, что мы вели себя непристойно. Но ты… о тебе речи не было. Это только бедняжка Шпет и я.
