называть вещи своими именами, он каждый день
Африка, где исламский экстремизм пока еще занимает одно из последних мест в списке явлений, тревожащих народ, начинает казаться здравомыслящим старшим братом. Ну не ирония ли?
Что мне больше всего понравилось в Австралии, когда я в 1990-е приехал туда впервые, так это поведение австралийцев в повседневной жизни; они держались открыто, рассуждали беспристрастно, с неуловимой гордостью за себя и столь же неуловимой ироничной прохладцей. Теперь, спустя пятнадцать лет, я улавливаю намек на самость, заключенную в этой манере держаться, о каковой манере во многих странах отзываются пренебрежительно как о принадлежавшей Австралии прошлого и вышедшей из моды. В то время как материальные основы «старых» социальных отношений рушатся у меня на глазах, эти отношения возводятся в статус нравов, а не живых культурных откликов. Может быть, австралийское общество никогда — хвала Господу! — не станет таким же эгоистичным и жестоким, как американское, однако оно неуклонно, подобно сомнамбуле, движется в этом направлении.
Странно тосковать о том, чего никогда не имел, о том, частью чего никогда не был. Странно грустить о прошлом, которого никогда толком не знал.
В своей недавно опубликованной истории Европы после 1945 года Тони Джадт[25] предполагает, что в XXI веке Европа может стать для остального мира образцом, вместо Соединенных Штатов; остальной мир будет мерить масштабы
Каких-каких животных?
Лабораторных, на которых ставили опыты. Таким образом, в действительности деньги получат животные. Все деньги. Так написано в завещании, и точка. Я уже говорил, оно ни разу не пересматривалось. В глазах закона это последняя воля твоего Senor'a.
И ты видел завещание?
материального процветания, прозрачность социальной политики и рамки личной свободы европейскими мерками. Но насколько тверды гарантии личной свободы, данные европейским политическим классом? Имеются свидетельства того, что некоторые европейские агентства безопасности сотрудничают или находятся в сговоре с ЦРУ до такой степени, что, по сути, отчитываются перед Вашингтоном. Отдельные правительства Восточной Европы, похоже, давно у Штатов в кармане. Можно ожидать, что положение дел, преобладающее в Соединенном Королевстве Тони Блэра-у населения антиамериканские настроения, а правительство пляшет под американскую дудку, — распространится по Европе. Со временем на части европейской территории даже может в восстановленном виде возникнуть то, что существовало в Восточной Европе во дни СССР — блок национальных государств, в которых правительства, согласно некоему определению демократии, избраны демократически, однако основные принципы проводимой ими политики диктуются иностранной властью; в которых несогласным затыкают рты, а манифестации населения против иностранной власти подавляются силой.
Единственное светлое пятно на этой мрачной картине — Латинская Америка, где к власти неожиданно пришли сразу несколько социалистско-популистских правительств. В Вашингтоне впору бить в набат: ожидается подъем уровня дипломатического принуждения, экономической войны и прямых диверсий.
Я всё видел. И завещание, и переписку с поверенным, и банковские счета, и пароли. Я же говорил, у меня программа сбора информации. Вот она и собирает. Ее для того и устанавливали.
Так ты установил на его компьютер программу - шпиона?
Интересно следующее: в момент истории, отмеченный заявлением неолиберализма о том, что теперь, когда политика наконец вошла в состав экономики, а прежние категории левых и правых устарели, повсеместно люди, довольные статусом «умеренных» — в противопоставление крайностям и левых, и правых, — начинают считать идеи левых слишком ценными в век триумфа правых, и не видят смысла от них отказываться.
С ортодоксальной, неолиберальной точки зрения, социализм обрушился и умер под тяжестью собственных противоречий. Но разве нельзя принять альтернативную версию — что социализм не сам обрушился, а его свалили ударом дубинки, что он не умер, а был убит?
Мы думаем о холодной войне как о периоде, в который настоящую войну, горячую, сдерживали две конкурирующие экономические системы, капиталистическая и социалистическая, оспаривавшие сердца и умы народов мира. Но разве сотни тысяч — а возможно, и миллионы — идеалистически настроенных представителей левого крыла, все эти годы сидевшие в тюрьмах, подвергавшиеся пыткам и казням за свои политические убеждения и публичные акции, согласились бы с такой оценкой исторического периода? Разве это не горячая война шла во всё время войны холодной — война в подвалах, в тюремных камерах и комнатах для допросов по всему миру, разве не в горячую войну вкладывались миллиарды долларов, пока она наконец не была выиграна, пока многократно простреленный корабль социалистического идеализма не прекратил сопротивление и не пошел ко дну?
Разве это правда? Разве Аня из 2514-й квартиры хоть в каком-нибудь, кроме самого притянутого за уши, смысле, приходится родной матерью сборнику суждений,
которые я записываю по поручению «Миттвох Ферлаг», что на Хердерштрассе, в Берлине? Нет. Страсти и пристрастности, из которых мои суждения выросли, сложились задолго до того, как я впервые увидел Аню,
Я же тебе говорил. На его жестком диске, внутри обычной фотографии, я установил такую программку. Ее абсолютно не видно, если не знаешь, что ищешь. Никто не отследит. А я, если понадобится, мигом сотру, даже не подходя к компьютеру старика — у меня же удаленный доступ.
Но ты-то какое отношение имеешь к Senor'y? Тебя-то почему его завещание интересует?
25. О Тони Блэре
История Тони Блэра словно взята от Тацита. Обычный мальчик из семьи среднего достатка, с абсолютно правильными убеждениями (богатые должны субсидировать бедных, войска следует держать в узде, гражданские права нужно защищать от посягательств государства), однако без какой-либо философской базы и практически неспособный к самоанализу, не имея никакого внутреннего компаса, кроме личных амбиций, пускается в политику, попадает под действие ее извращающих сил и кончает приверженцем антрепренерской алчности и старательной обезьяной своих вашингтонских хозяев — послушно закрывает глаза (не вижу зла, не слышу зла), пока зловещие хозяйские агенты по своему усмотрению убивают, пытают и «исчезают» противников.
В неофициальной обстановке люди вроде Блэра защищаются, говоря, что их критики (непременно с клеймом пустого критиканства) забывают, что в этом далеком от идеала мире политика является искусством возможного. Они идут дальше: политика, говорят они, не для неженок, под неженками разумея тех, кто не желает поступаться нравственными принципами. Политика, утверждают они, по своей природе противоречит правде, или, по крайней мере, противоречит практике говорить правду в любых обстоятельствах. История их реабилитирует, подытоживают они — у истории долгосрочный взгляд.
и до сих пор являлись столь твердыми — я хочу сказать, столь определенными, столь непоколебимыми, — что, за исключением пары случайных слов, не было ни малейшего шанса, чтобы преломление через Анин взгляд изменило их ракурс.
