Превращение

ночным кошмаром. Поэтому снова взялась за телефон.

Я набирала номер службы охраны, когда что-то коснулось моего плеча. Прикосновение было легким, едва заметным, но каким-то необъяснимым образом я внезапно оказалась на спине.

Сила, с которой я приземлилась, вышибла из меня дух. Испугавшись от непонимания происходящего, я поднялась на колени, но встать на ноги не смогла, поскольку в следующий момент снова оказалась в воздухе.

После моей встречи со шкафом вдребезги разбилось стекло. Я влетела в него с такой силой, что стекло разлетелось на куски, а деревянные дверцы треснули. Боль разрывала мою спину. Полки обвалились, а заполненные пластиковые ванночки рухнули на пол, опрокидываясь и проливая все содержимое. Я упала на четвереньки прямо в лужу с раствором формальдегида[18] и человеческой печени, будучи не в состоянии выползти из скользкой массы.

Чья-то рука схватила меня за волосы и потянула вверх. Когда я попыталась встать на ноги, то поскользнулась и снова упала на колени, корчась от боли в железных тисках рук напавшего на меня. Я взглянула вверх.

На меня смотрел Джон Доу.

На его некогда искореженном лице остались всего лишь слабые следы травм в виде пурпурных рубцов. А на бледной груди отметин не осталось вовсе, за исключением длинного ровного шрама, который разделял грудь пополам. Очевидно, старая рана. Его челюсть больше не выглядела оторванной, но была искривлена в сторону, также как и другие части лица: смятый нос и странная продолговатая челюсть придавали ему дьявольский вид. Засохшая кровь покрывала его светлые волосы, хотя кости черепа срослись правильно. Ясный и ярко-синий глаз, который пристально смотрел на меня, когда Джон Доу беспомощно лежал на каталке в отделении скорой помощи, сейчас беспощадно пронзал насквозь. А в глазном отверстии, которое раньше было пустым, был глаз. Карий. Белковая оболочка по краям была вся в крови.

Глаз, который недоставал работнику морга.

Джон Доу оскалился, обнажая острые как иглы клыки.

— Клыки, — с ужасом прошептала я. Вампир.

Он засмеялся. Звук, искаженный из-за деформации костей лицевой части черепа, напоминал заевшую магнитофонную пленку.

Все в этом существе говорило об осознанной ярости хищника, который убивал не из необходимости, а из жажды крови.

Он провел своим длинным ногтем по моей щеке. Он был котом, играющим мышью, вором, любующимся на свой украденный приз.

Я не собиралась становиться этим призом. Мои руки нащупали на полу кусок разбитого стекла. Схватив его, я нанесла удар осколком прямо ему в бедро. Его кровь брызнула мне в лицо. Я почувствовала на губах жидкость с привкусом меди и поперхнулась от отвращения.

Взвыв от ярости, он размахнулся свободной рукой, похожей на лапу хищника с когтями, и полоснул мою шею. Жгучая боль накатила несколькими мгновениями позже. Но меня это не заботило. Я была свободна. Я прижала руку к горлу, отчаянно пытаясь остановить теплую кровь, которая текла между пальцев. Бесполезно. И я знала это. Прежде чем кто-то найдет меня, я истеку кровью прямо на полу морга. И умру.

Потом я увидела белые тапочки, в которые были обуты медики из бригады по вызову, вошедшие в морг. Я с трудом подняла руку, чтобы подать им сигнал. Только один из них направился ко мне. Остальные стояли, окаменевшие от представшей перед их глазами сцены.

— С вами все будет в порядке, — сказал молодой медбрат, когда убрал мои пальцы с раны на шее.

Это было последнее, что я помнила.

ГЛАВА 2 Несколько неприятных сюрпризов

Я провела в больнице почти месяц. Детективы приходили ко мне несколько раз. Они запротоколировали мои описания самого Джона Доу, его клыков и всего остального, но, без сомнения, их больше интересовало, какие болеутоляющие я употребляла, поскольку первые прибывшие на место происшествия его не видели.

Последняя встреча с полицией была короткой, и, хоть меня и заверили, что дело все еще будет расследоваться, я не питала надежд на справедливость. Кем бы ни был Джон Доу, он был достаточно умен, чтобы избежать поимки.

Несколько медсестер из отделения скорой помощи приходили проведать меня. Они явно испытывали неудобство и долго не задерживались. Мы шутили о распродажах, проходивших на следующий день после Дня Благодарения, которые я пропустила, и просто о безумном шопинге, который мне предстоял, если я выйду отсюда к Рождеству. Я не стала упоминать о том, что мне некому дарить подарки.

Светлой стороной этих бесконечных посещений стали газетные вырезки, которые приносили с собой коллеги. Несмотря на то, что я не собиралась вклеивать их в альбом, статьи предоставляли более подробную информацию о самом преступлении и его расследовании, чем неопределенные ответы, которые я получала от полиции.

По данным прессы, на санитара морга, Седрика Кебблера, напал неизвестный подозреваемый и убил его. Предполагалось, что, возможно, это был сбежавший из больницы душевнобольной. А я застала преступника на месте преступления и сама подверглась нападению. Я боролась с нападавшим, а потом убийца выпрыгнул из единственного окна морга и скрылся. Меня не допрашивали из-за «критического состояния», в котором я находилась, и «острого состояния тревоги, спровоцированного посттравматическим стрессом». Последнее из двух было диагностировано при короткой встрече с врачом-психиатром, пока я находилась под действием морфина.

Ни в одной статье не упоминалось пропавшее тело Джона Доу или то, в каком необычном виде было найдено тело санитара. Либо полиция сочла необходимым не упоминать эти детали, либо в больнице работал отлично подготовленный персонал, который сумел скрыть столь важные факты.

Самый неприятный визит был нанесен доктором Фуллером. Мало того, что он сбросил меня со счетов как врача, так еще и должен был полностью уничтожить меня как человека. Держа в руках мою медицинскую карту, он подошел к краю постели. Закончив читать историю болезни, Фуллер взглянул на меня, но едва узнал. В конце концов, он, глубоко вздохнув, с резким звуком закрыл амбулаторную карту:

— Выглядишь ты неважно.

И был прав. В первую неделю после встречи с Джоном Доу мне сделали две операции. Одну — по восстановлению поврежденной сонной артерии, а вторую — по удалению осколков стекла из костей черепа. В постоперационной палате, после первой операции, я умерла. Мой врач упомянул об этом позже, пренебрежительно махнув рукой, как будто тот факт, что он игнорирует серьезность ситуации, успокоит меня.

Я также стойко перенесла полный курс профилактических прививок, включающих в себя вакцинации от столбняка и бешенства. Не думаю, что Джон Доу напал на меня в приступе бешенства, но никто не спрашивал моего мнения, и я, конечно же, была не в состоянии спорить.

В течение длительного пребывания в больнице я начала ощущать странные симптомы. Большинство из них можно было объяснить посттравматическим стрессом, другие — побочными эффектами серьезных операций.

Первым случаем стало повышение температуры моего тела до ста четырех градусов (прим.