пора, я и так здесь слишком загостился.
Он улыбался так, чуть насмешливо, когда удачно заканчивал какое-то дело.
— Динь ждет. Пойдем, поищем чей-нибудь чужой, желательно брошенный мир… А если не найдем… Кто знает, может однажды судьба посмотрит и в мою сторону? Если бы я творил мир… в нем было бы много деревьев… Ты не сердись на меня, Ной. Теперь уже глупо сердиться. Твоя жизнь сложилась так, как сложилась. Я связал ее с волками. Извини, что воспользовался против тебя даром, полученным от тебя же, но, — Ами хмыкнул, изумруды в обруче заискрились золотом тысячи солнц, — сам знаешь, я никогда не стеснялся в средствах для достижения цели. Ты, впрочем, тоже. Так что… Мы уходим, а ты остаешься. Решай проблемы племени, они теперь и твои тоже. Я вернул тебе Клык и, кажется, ничего больше тебе не должен. Может, когда-нибудь… не в этом мире и не в этом теле, но мы встретимся вновь и вновь покатаемся на облаках…
Ами сделал шаг в сторону и исчез, растворился в мире, огромном, как бесконечность. Мой дьявол бросил меня.
Из распахнутого окна по всему поселку разносился ароматный запах свежих булочек. Я облокотился о подоконник и заглянул в полумрак кухни.
— Ной! Заходи, мой мальчик! — улыбнулась мне возившаяся у плиты Лина. Она была все такой же пухленькой и розовощекой, и Лиза казалась на нее совершенно не похожей.
Я вошел в дом. После нашей городской квартиры он выглядел маленьким и невероятно тесным.
— А вот и Ной! — воскликнул дядя. Они сидели за накрытым столом, Эдвард, Бэмби, Кроха и Лиза. — Ты прямо к обеду.
— Здравствуйте.
— Бери стул, садись.
— Нет, спасибо, меня, наверное, мама ждет… Я только на пару минут.
— Не ждет, — сказала Лиза. — Я видела, как они с Норой уходили утром в лес. И назад пока не возвращались. Недавно Эдди прибегал за соком для Алины.
Они ушли прощаться, понял я. Пододвинул к столу свободный стул. Лиза достала чистую тарелку.
— Что-то произойдет сегодня, Ной, мой Бог? — тихо спросил Эдвард.
— Да, — кивнул я.
— Что? — он в упор посмотрел на меня.
Вошла Лина с огромной кастрюлей тушеного мяса и овощей в руках. Лиза помогла матери наполнить наши тарелки. Я взял кусок теплого хлеба.
— Извини, дядя, но обед — это святое…
Он согласно кивнул.
Мясо буквально таяло во рту. Я быстро проглотил свою порцию, потом добавку, с изумлением осознавая, насколько проголодался. А когда отставил тарелку, Лина протянула мне пирог и стакан холодного молока.
Я смотрел на молоко. Белое, как цветы вишни. Как мои волосы. Как звезда, которую…
На подоконник опустился большой сизый голубь. Одно его крыло отливало красным. Кроха вздрогнул. Он умел видеть суть вещей, людей, волков. И суть богов. А чем мы, собственно, лучше прочих?
Я отставил стакан в сторону, поднялся из-за стола и сказал, обращаясь к Лизе:
— Прощайтесь. Скоро все закончится.
Лиза кивнула, улыбнулась. Она поняла.
Ее мать сжала край столешницы так, что побелели костяшки пальцев. Человечий ребенок, повзрослевший среди волков, повидавший всякое — она тоже все поняла и испугалась.
Я перевел взгляд на Эдварда. Он сидел прямо и почти не дышал. Он думал о Клыке, подарившем ему жизнь, но забравшем нечто неизмеримо большее. Он думал о том, что вернется на родину предков не волком, и боялся вишневого неба, которого никогда не видел. Он думал о брате, сгоревшем на костре, и о дочери, оставившей семью ради любимого человека. И еще он думал о той силе, что заключена во мне, и не понимал ее. Я читал в его сердце, в его душе, и его мысли беспокоили меня, требуя какого-то решения.
Я легонько коснулся Клыка, смывая тоску, неверие, страх — чувства, заполнившие маленькую уютную комнатку. Им не было здесь места.
— Я собираю племя на Совет, Эдвард. Все племя. Время волков пришло.
— Хорошо.
Я знал, он искал ответ на вопрос, который так и не был задан. Почему? Почему — именно сейчас, не раньше и не позже? Почему — не те, кто был вчера, не те, кто придет завтра… Почему — они?
Я не мог ему ответить. Это решил не я, а Ами.
— У меня есть к тебе просьба, Эдвард, — сказал я.
— Какая?
Я взглянул на Яхо. Я не хотел просить в его присутствии. Голубь, кажется, понял это, расправил крылья, что-то уркнул и улетел. И тогда я сказал:
— Я прошу тебя, Эд… прошу принять в свою семью человека. Кроху. Он уйдет с вами и
Кроха замер в нетерпеливом ожидании ответа.
Эдвард сжал голову руками, засмеялся.
— Ты слишком красиво говоришь, Ной.
— Что ты ответишь, волк? — повторил я.
— Разве у меня есть выбор?
— Есть, — твердо сказал я. — Только в этом, но ты можешь решить сам. Решай!
Он снова засмеялся, но на этот раз его смех больше походил на стон.
— Ты забрал мою дочь, мой Бог. Ты даешь мне сына. Как ты думаешь, что я отвечу тебе?
— Я не знаю, Эдвард, — признался я. — Даже богам не дано предугадывать будущее.
— Да, Ной. Я отвечу — да.
Значит, он тоже понял.
У меня на руках шевелилось чудо. Самое большое чудо, которое мне когда-либо удавалось… Мне было жаль с ним расставаться, но я знал, что так нужно. Я медленно шел к поляне и думал о том, что, в сущности, сам во всем виноват. Я вспоминал звезду, белую, как цветы вишни, как мои волосы. Звезду, которую я однажды осчастливил, подарив ей целый мир с пушистым изумрудным лесом, багровым рассветом и луной, похожей на сыр. Я придумал его и тех, кто его населил, существ с вольной душой и меняющимися телами. Я виноват. Сказка требует бережного к себе отношения, а я привел в нее Ами. Нельзя стать богом, но можно — дьяволом. Ами… Волчий искуситель… Запретный плод всегда сладок, даже если по вкусу он напоминает хинин. Соблазн познания так же велик, как и жажда крови…
И еще я думал о Кате и Норе. Они вернулись домой на закате. Они не плакали и ничего не говорили. И я понял теперь, почему мой отец, ненавидевший людей, женился на своей Кэт. Она была сильной, невероятно сильной. И она умела жить… Том не умел. Она была человеком, но могла бы быть волком, лучшим, чем он.
Не бывает бесконечных дорог. Та, по которой шел я, закончилась у поляны Совета. Темнело. В кровавых отблесках осеннего солнца по лесу метались тени. Костер не горел. Естественно — я созывал племя, значит, и огонь разжигать мне.
Я глубоко вдохнул прохладный воздух, поднял руку над кострищем ладонью вниз, сжал кулак, а когда разжал, пальцы обожгло взметнувшимися вверх языками пламени.
