— Так, хочу кое-что купить.
Флоренс стало казаться, что он избегает ее. И дело не в усталости. Он просто замкнулся и постоянно о чем-то размышлял. После той чудесной ночи их отношения опять резко изменились. Где та близость, которая сейчас ей особенно необходима? Неужели все так непрочно? В чем она провинилась?
Через некоторое время появилась Кэт, притащив кастрюлю с макаронами, салат и нарезанную ветчину и сыр.
— Я подумала, что сейчас тебе не до готовки, — объяснила она.
Флоренс обрадовалась. После двух напряженных дней было приятно поговорить с таким разговорчивым и веселым человеком. После ее ухода стало значительно легче.
Она накормила и уложила Криса. Подошла к раскрытому окну их комнаты, подставив лицо сырому океанскому ветру. Сумерки сгущались, дорога к дому стала похожа на темную траншею между кустами жимолости. Едва белела песчаная тропинка, ведущая к пляжу. Сегодня океан был спокоен, и волны лишь тихонько шуршали, накатываясь на берег.
Прошло больше половины ее отпуска. Заметно раньше садилось солнце. Сейчас его ярко-красные лучи окрашивали прозрачное небо. Где-то вдалеке, на лугах, малиновка пела свою заунывную вечернюю песню.
Флоренс очень нравился этот дом. И как любила она человека, который жил здесь вместе с ней! Если бы это лето могло длиться вечно…
Но конец неизбежен. Оставшиеся три недели пролетят быстро. И что тогда? Предложит ли ей Дуглас остаться с ним? На секунду вернулась надежда, как несколько дней назад. Но последние два дня Дуглас вел себя так странно…
Вдруг стало страшно и грустно. Она боялась и не хотела возвращаться домой, в Элсуэрт. Больше всего на свете сейчас, как и шесть лет назад, хотелось стать женой Дугласа и быть с ним до конца своих дней.
Ей было совершенно безразлично, где они будут жить и чем заниматься. Важно, чтобы вместе. Все остальное устроится как-нибудь само собой.
Но лучше всего было бы жить здесь, на острове, в таком же доме, только побольше, чтобы в нем хватило места для детей, которые, конечно, еще будут у них. И там должен быть кабинет, в котором Дуглас мог бы запираться и писать… И сад, где она выращивала бы цветы.
Флоренс печально улыбнулась. Все женщины нынче борются за независимость, не желают быть домохозяйками, она же стремилась к прямо противоположному.
Нет, конечно, можно и работать, если работа будет нравиться и не помешает семейной жизни. Например, она готова печатать для Дугласа. Да, прекрасно работать дома, выбирая для этого подходящее время. Может быть, она стала бы машинисткой или попробовала бы написать что-нибудь сама…
Господи, как разыгралось воображение! Все это только мечты. Все это возможно лишь в вымышленном мире, реальный мир совершенно другой.
Она оторвалась от своих мыслей.
— Спокойной ночи, Крис. Если что, зови меня. Я буду на террасе.
Он сонно улыбнулся, слегка приоткрыл глаза, и тут же снова уснул.
Дуглас сидел на верхней ступеньке лестницы, ведущей к старой пристани. Флоренс не слышала, как он вернулся. Поколебавшись, подошла к нему.
Села на ступеньку рядом с ним и прикрыла колени подолом платья.
— Привет, — сказала она, почему-то очень волнуясь.
Дуглас задумчиво смотрел на темную воду, прижимая руки к подбородку.
— Ты поел? — Флоренс хотелось хоть как-то вывести, его из этого мрачного настроения.
Но он, казалось, не слышал.
— Как Крис?
— Хорошо. Спит.
Он задумчиво кивнул, уронил руки и глубоко вздохнул.
— Фло, можно я задам тебе один вопрос?
— Конечно.
— Сколько весил Крис, когда родился?
— Что? — Она рассмеялась, но вдруг умолкла. — Я не помню.
Дуглас повернулся и взглянул на нее холодно и проницательно.
— Хорошо, тогда спрошу иначе. Крис родился недоношенным.
Флоренс похолодела. Отчетливо вспомнилось все, что случилось после отъезда из этого коттеджа шесть лет назад. Солги, сказала она себе, ради Бога, солги.
Но Дуглас смотрел прямо в глаза, и она не смогла произнести ни слова.
Глава 15
— Отвечай же, черт возьми! — взорвался Дуглас.
Флоренс вскочила.
— Хорошо, хорошо. — Она очень надеялась, что подобного разговора никогда не произойдет, но теперь деваться было некуда. Придется все рассказать. — Он не был недоношенным. Крис родился совершенно здоровым и весил семь фунтов и десять унций.
— Значит… Он был зачат тем летом?
Она судорожно глотнула. Дуглас все понял по ее взгляду. Сжавшись, он прикрыл глаза ладонью.
Было больно на него смотреть. Она дотронулась до его руки, но он оттолкнул ее и отвернулся.
— Как ты догадался? — спросила она дрожащим голосом.
Прошла целая минута, пока Дуглас заговорил.
— Я увидел дату его рождения на больничном бланке, который ты заполнила.
Флоренс кивнула. Да, она совершила ошибку, позволив ему отнести эти бланки. А ведь была так осторожна…
— Значит, Крис — мой сын. Мой сын! — Он устремил взор в сгущающиеся сумерки, словно там мог увидеть нечто, что помогло бы лучше все понять. Лицо стало суровым. — Фло, как ты могла скрывать от меня все эти годы. Как только ты могла?! Все это время… Неужели я не значу для тебя ничего? Неужели ты настолько ненавидишь меня?
Больше всего она боялась именно такой реакции. С того самого дня, когда решила ничего ему не говорить. С годами страх делался все сильнее. Чем дольше она молчит, тем сильнее он разозлится, когда узнает. Если, конечно, узнает. Как она надеялась, что этого никогда не случится.
— Дуглас, я не сказала тебе сразу, а признаться потом было очень трудно, — попыталась она оправдаться. — Еще был Остин. Он хотел воспитать Криса сам.
Дуглас повернулся к ней.
— Он знал?
— Да. Он попросил, и я пообещала, что никому никогда не скажу об этом. Но дело и в самом Крисе, — поспешила добавить она. — Мне не хотелось, чтобы он рос, зная, что его отец живет не с ним. Слишком хорошо я знаю, что это такое.
— И все же. Ты должна была что-нибудь придумать. Могла бы познакомить нас, не говоря, что я его отец. — Теперь он не только злился, но был страшно обижен. — Ты даже не представляешь, что я чувствую сейчас. Мне так… больно от того, что потеряно столько лет. И уже ничего нельзя вернуть.
Флоренс кивнула, понимая. Она любила его снова — больше жизни — и теперь вызывает лишь отвращение. И нельзя винить его за это. Не позволяя сыну встречаться с отцом, скрывая от отца сам факт его существования, лишая Дугласа радости отцовства, она нанесла тяжелейшую душевную рану.
Дуглас по-прежнему смотрел на воду.
— Почему ты не сказала мне тогда, что беременна?
