Сказал Чапе:
— Пока есть время — бей фугасами по машинам.
Вышел в приямок. Почувствовал, что нужно вздохнуть полной грудью — и вздохнул так, что даже рана проснулась. Хорошо!
Под ногами даже через резиновые подметки солдатских башмаков ощущались обломки цемента и гранитной крошки.
Залогин лежа повернулся, сел. И этот счастлив — у всех у них праздник.
— Каков Чапа!.. Это же не человек, товарищ командир! это же чудо природы! Сколько выстрелов! — и все точно в цель.
— А у тебя как дела?
— Порядок, товарищ командир.
— Видел танки?
— Да вот они. — Залогин глянул через плечо. — И с другой стороны слышно, вроде бы из ложбины тоже хотят зайти. Прямо от реки у них не получится, уж больно склон крут; разве что наискосок, с фланга…
— Не страшно?
— Так ведь не с чего бояться, товарищ командир. У меня же не позиция — мечта! Поглядите сами: немцы до последнего момента не заметят. Мне бы двойку-тройку противотанковых гранат — я им такое устрою! Отсюда можно бросать гранату хоть с десяти метров. А присел под стенку — и взрывная волна не зацепит. Только бы уши не заложило…
Тимофей выглянул из приямка, осмотрелся. А ведь отобьется! И не только потому, что позиция действительно толково устроена, — отобьется потому, что не сомневается в этом. Для Залогина это игра (неужто Ромкино влияние? нет, вряд ли: парень самостоятельный; пожалуй, это обычная для любого человека, как говорил Ван Ваныч, потребность превращать работу в игру; разумеется — если этому благоприятствуют обстоятельства). Он считает, что у него достаточно козырей, — так почему бы не получить удовольствие!
Ей-богу — отобьется!..
Как я им скажу, что пора собираться, что мы сейчас отсюда сбежим?…
За спиной громыхнула пушка.
— Идем, — сказал Тимофей, — сам наберешь гранат, сколько посчитаешь нужным. — Тимофей вспомнил свое впечатление от солдат, которые сейчас будут атаковать, и добавил: — И в запас патроны прихвати: против нас серьезные мужики.
Сказал — и лишь затем осознал смысл своих слов. Я того хотел, понял Тимофей. Мое сердце этого хотело. И как же теперь легко ему, моему сердцу!..
Медведев им обрадовался: теперь хоть узнает, как складывается бой.
— Представляешь, Саня? — кулачок Залогина будто в стену стукнул в широченную грудь Медведева. — Чапа-то каков! Два выстрела — два танка!
— Неужто подбил?!
— Какое «подбил»! Теперь им одна дорога — в переплавку.
— Вот это мастер!.. А я не видел… Я ж как знал!..
— Еще увидишь, — перебил Тимофей. — Тащи-ка сюда ящик с противотанковыми гранатами.
Медведев метнулся к арсеналу, но на пороге остановился, подумал несколько секунд — и медленно повернулся.
— А это еще зачем?
— Затем, что танки окружают.
— Ну и пусть. Холм эскарпирован. На него хрен въедешь. Разве что на мотоцикле.
Слова простые — уж куда проще, — но они оглушили Тимофея. Он смотрел тупо. Наконец выдавил из себя мысль: неужели еще поживем?…
— Это точно?
— Да уж куда точнее, товарищ командир.
Ну что на это скажешь? Только одно: слава советским фортификаторам!
Тимофей вспомнил (до чего же давно это было! — сто лет назад), что творилось в его душе, когда он смотрел, как неспешно расползались перед атакой танки, сколько наглой уверенности было в этой неспешности. Как было обидно — до слез — из-за своей беспомощности. Это так говорится — до слез, но Тимофей уже не помнил, когда плакал последний раз, только от людей слышал, что при этом облегчается душа… До слез — как на том пригорке… Ведь когда смотрел, как танки разворачиваются — было дело — подумал: ну сколько раз это может повторяться!..
Плохим ты был учеником, Тима. Ведь сколько раз Ван Ваныч тебе толковал: «Не ленись глядеть себе под ноги. Все — все! — у тебя под ногами. Только нагнись и подними…»
Ладно, подумал Тимофей, не удивительно, что я не заметил контрэскарп. Такое состояние — мозги подводят. Но немцы! Им-то что застило? Как это возможно — не увидеть контрэскарп?…
— Я контрэскарп не заметил, — признался Тимофей.
— Так ведь он виден только с дороги, — попытался утешить Медведев. — Да и то — мало кому. Еще прошлым летом кое-где его срез был обнажен. Но уже к осени все позарастало. Даже сектора обстрела на моей памяти ни разу не расчищались. Кто ж думал, что сюда придет война…
Вот был бы стыд, — казнил себя Тимофей, — если бы я увел отсюда ребят… Нет, не «увел»; имей мужество назвать это своим именем: «сбежал». Сбежал с поля боя. И если потом узнал бы от Сани про контрэскарп… Как потом жить с таким камнем на душе?…
Сказал:
— Гранаты все-таки прихватим. Мало ли что. Должны быть под рукой…
Пора возвращаться в каземат.
Лесенка — всего шесть перекладин, а приходится собирать силы.
Взялся за витое железо… Нет, не то. Нужно так ухватиться за перекладину, чтобы железо признало превосходство твоего хвата…
Сжал железо в кулаке. Ну!..
Руке ничего не передалось. Всегда передавалось, а теперь — нет. Правда — тошнота ушла…
Сколько можно стоять вот так, держась за лестницу? Залогин и Медведев стоят рядом, ждут. У Медведева в руках ящик с гранатами. Тяжеленная, скажу вам, штука, а он словно и не чувствует веса…
Тимофей ухватился за перекладину второй рукой. Закрыл глаза. Открыл только наверху, когда сел на край люка. Ничего особенного, лишь слегка взмок. Совсем чуть-чуть. Потрудился…
В каземате ничего не изменилось, разве что пороховая вонь стала гуще, забивает легкие.
Рядом охнул Залогин: принял от Медведева ящик с гранатами — и чуть не уронил от непосильной для него тяжести. Медведев успел поддержать ящик и одним махом оказался рядом с Тимофеем. А кто будет снаряды подавать?…
Почему не сделал замечания — трудно сказать. Ведь чтобы вспомнить нужные слова, затем эти слова произнести — нужны силы…
Каземат очередной раз наполнился грохотом. Он придавил не только уши, но и глаза, и мозги. Надо бы глянуть, что происходит снаружи…
Ага, сначала открыть глаза… даже не заметил, что прикрыл их из-за грохота…
Открыл.
Теперь перенести ноги из люка в каземат…
Перенес.
Теперь подняться и подойти к амбразуре…
Оперся. Поднялся на колени. Затем на ноги. Ничего сложного. Теперь пять шагов до амбразуры… считаем… получилось не пять, а семь; а ведь было пять… Вдохни, вдохни чистый воздух…
Коснулся Чапы:
— Погоди стрелять…
Оказывается — атака уже началась.
Неторопливо, чтобы не отрываться от пехоты, ползут танки. Солдат мало. Цепь жиденькая, шагах в
