Интересно, заметил ли лейтенант его неуверенность и беспокойство? Но Бичи обладал чувством такта. Если их взгляды встречались, он тут же, в одну секунду, отворачивал лицо. Слушая, он внимательно изучал состояние палубных досок, а когда говорил, его узкие глаза с белобрысыми ресницами тщательно обследовали горизонт. Его лицо никогда ничего не выражало, разве что досадливую настороженность, и лишних слов он не говорил.
Что и требовалось доказать! Расчеты подтвердились. «Трент» дал течь. Небольшую, но коварную, потому что ее никак было не обнаружить. Вода проникала в трюм, но откуда — неизвестно. Нужно было искать. Не успели сняться с якоря, а уже пошли работать насосы! Но Джон, как ни странно, почувствовал облегчение: течь — это по крайней мере реальная забота.
Командующий экспедицией, по-видимому, считал Джона ставленником Адмиралтейства. У Дэвида Бьюкена было красное лицо, и терпением он не отличался. Он не желал слушать никаких долгих объяснений и не собирался откладывать выход только из-за какой-то дурацкой течи.
— Вы что это, серьезно? У вас там течь, и вы не можете ее найти? Что же, нам прикажете сидеть тут и ждать, пока полярное лето не кончится? Пусть ваши люди пару недель поработают насосом, рано или поздно обнаружат, где там у вас что течет.
Его грубость подействовала на Джона успокаивающе. Теперь у него появился даже конкретный противник, это помогало и утешало.
— Разумеется, никакая течь не помешает мне дойти до полярного моря, сэр!
Он сказал это так уверенно и так язвительно, что Бьюкен сразу пошел на попятную:
— Если до Шетландских островов не разберетесь, придется ваш «Трент» вытащить на берег да посмотреть как следует снаружи.
Выход был назначен на 25 апреля 1818 года. На пирсе все было белым-бело от людских лиц. Элеонор Порден тоже была тут, она пожелала удивленному Джону удачи и преподнесла ему длинную поэму, которая заканчивалась тем, что Северный полюс обращался с речью к мореходам и признавал себя покоренным. Теперь Джон знал наверняка: она действительно ценит его. Она успела даже подивиться на ледопилы и прибор, при помощи которого морскую воду превращали в пресную, излить свой восторг по поводу научных изысканий, месмеризма и электрических явлений и взять с Джона клятвенное обещание, что он непременно понаблюдает за полярным воздухом, чтобы определить, не содержится ли в нем избытков магнетизма и не сказывается ли это на возникновении особых симпатий между людьми. На прощание она бросилась ему на шею, ее голос звенел. Джону ничего не оставалось, как обхватить ее за бедра. Вот только почему он всегда так долго за все держится, за что бы ни ухватился! Он чувствовал, положение становилось опасным, сейчас она обратит на это внимание и окружающие тоже, и потому он срочным порядком переориентировался на другое важное дело — расчеты курса. Затем они отчалили. Цвели нарциссы. Местами берег был весь желтым.
Вода каждый день прибывала, а у них не хватало людей. «Трент» был укомплектован не полностью, одной шестой личного состава как минимум недоставало. Каждый член экипажа добрую половину вахтенного времени проводил за откачкой.
В Лервике Джону не удалось, несмотря на все усилия, обнаружить течь, как не удалось и набрать добровольцев, чтобы пополнить экипаж. Обитатели Шетландских островов жили мореходством и китобойным промыслом, они прекрасно знали, что это значит, когда судно выводили на мелководье, заваливали набок и обшаривали дюйм за дюймом. Если им говорили, что речь идет только об укреплении медной обшивки, они только смущенно смеялись в ответ. Служить на прохудившейся посудине охотников не было. Джон уже начал серьезно опасаться, что из-за этой невидимой дыры ему придется распрощаться с Северным полюсом.
Бьюкен подумывал о том, чтобы добрать недостающих членов экипажа при помощи вербовщиков. Но поскольку это был нелегальный путь, он сказал Джону:
— Действуйте по своему усмотрению, мистер Франклин!
Когда Джон остался наедине с первым офицером, тот устремил, как всегда, взгляд к горизонту и, обследовав его, сказал:
— Команда справится. Парни хорошие. А из-под палки загонять себе дороже. И никому не в радость. Лучше совсем ничего.
— Благодарю вас! — пробормотал Джон, несколько растерявшись.
Достоинство Бичи заключалось в том, что он высказывал свое мнение тогда, когда это было нужно.
Моряк Спинк из Гримбэй знал множество разных историй, наверное больше, чем собрал за свою вековечную жизнь какой-нибудь дуб в деревне, а то и целых три, но только, в отличие от них, он еще и повидал немало, объездив полсвета. В двенадцать лет его завербовали на службу, он ходил на маленьком «Пикле» под командованием Лапенотье, попал к французам в плен, бежал и вместе с неким Хьюсоном прошел всю Европу до самого Триеста. Рассказывал он об одном эльзасском башмачнике, который делал такие сапоги, что шаг в них в два раза больше становился, чем в обычных, вот почему они от французов-то удрать смогли, потому как ноги у них в два раза быстрее шагали. Еще рассказывал об алеманских женщинах в Шварцвальде, у которых такие широченные юбки, что под ними по два человека зараз спрятаться могли, когда от Бонапарта народ скрывался, а в Баварии им нужно было перебраться через озеро, угодили в самую бурю, а лодка с одним веслом была, и ничего, сдюжили, на берег выбрались и в той деревне отведали такого жаркого с такими чудеснейшими клецками, что потом на целых две недели хватило, четырнадцать дней шли и маковой росинки во рту не держали, вот тебе крест, истинно говорю, Спинк врать не будет.
Все высыпали на палубу: кто-то заметил нарвала, издалека было отчетливо видно, как его рог торчит из-под воды. Дурной знак. Хуже бывает, только когда судовой колокол начинает звонить сам по себе. Но такого не случалось, во всяком случае никаких рассказов об этом не ходило, наверное, потому, что рассказывать было некому, раз все пошли ко дну.
Никто не проронил ни слова. В конце концов, в полярном море, по ту сторону ледяного пояса, им встретятся наверняка еще и не такие чудища, побольше всякого нарвала будут. Адмиралтейство не исключало даже, что эти неведомые звери ввиду таяния плавучих льдов, вполне возможно, двинутся на юг и доберутся до торговых атлантических путей, а это означало, что жертвы неизбежны, — таким гигантам проглотить одно-другое судно ничего не стоит. На «Тренте» не было таких, кто отличался бы особым суеверием, и все же капля страха закралась в душу каждого.
Строптивых или ленивых на судне не было. Джон уже приготовился к тому, что рано или поздно ему придется вынести взыскание, но пока ничего подобного не предвиделось. Когда-то давным-давно кто-то придумал, что все капитаны должны вести штрафной журнал. Джон каждый вечер открывал свой кондуит и делал следующую запись: «Сегодня никаких нареканий».
С Джорджем Беком он пока еще не разобрался, или, точнее, он пока еще не разобрался с самим собой в том, что касается Бека. Тут оставалась какая-то боязнь, неловкость, настороженность. Хотя никаких оснований для этого, во всяком случае по служебной части, не было.
Джон решил не ломать себе голову. Лучше вообще ничего не понимать, чем понимать неправильно. Как знать, может, этот самый Бек в один прекрасный день спасет ему жизнь! Инстинкты — это хорошо, но только тогда, когда они выражаются ясно и четко.
Некоторая настороженность все-таки осталась.
Теперь у него хватало духу, не смущаясь, требовать повторений, осаждать нетерпеливых, заставлять остальных приспосабливаться к его скорости всем во благо: «Я медлительный и прошу вас с этим считаться!» Он сказал так Беку, весьма учтиво, и с тех пор Бек докладывает вполне сносно. Человек за бортом, пожар? Это еще не повод, чтобы проглатывать целые слоги. Важно, чтобы капитан понимал где, что и когда. Сумятица опаснее, чем любое бедствие, а сумятица в голове капитана тем более, это они выучили.
Терпение и упорство. Он обходился без сна, он снова заучивал слова и выражения, как в былые времена, когда был юнгой. Начальные фразы приказаний: «Мистер Бичи, будьте так любезны и распорядитесь, чтобы…», «Мистер Бек, не соблаговолите ли…», «Керби, немедленно займитесь…»
Джон вспомнил о своем застывшем взгляде. Он был опасен и оставался таковым. Но если этот взгляд использовать совсем в других условиях, не на войне, и к тому же крайне редко, тогда он уже будет служить не рабской проворности, а способствовать проявлению моментальной силы, необходимой иногда хорошему
