очень немолод. Он хороший доктор и лечит нас уже много лет, но с очень тяжелыми больными ему не справиться, да у него ни лекарств, ни инструментов таких нету. С очень тяжелыми случаями он никогда не мог один справиться, он сам так прямо и говорил...
- Дорогая моя, - отеческим тоном начал сенатор, - я понимаю вашу озабоченность, я весьма вам сочувствую, и можете не сомневаться.
Что ж, видно, беседа моя с представителями Вашингтона закончена. Я медленно побрел по шоссе, вернее, рядом с ним, по взрытой, перепаханной земле, из которой уже поднимались тоненькие зеленые ростки. Семена, посеянные той странной бурей, взошли удивительно быстро, и теперь побеги тянулись к свету.
Каков-то будет урожай, с горечью подумал я.
И ещё любопытно, очень ли Нэнси на меня сердится за драку с Хайрамом Мартином. Какое у неё тогда было лицо... а потом она сразу повернулась и ушла. И когда её отец прибежал сказать мне, что звонит Гиббс, она не вышла из дому.
В ту короткую минуту на кухне, когда она припала к моему плечу, она вдруг стала совсем прежней - моя любимая, та девушка, с которой мы когда-то ходили, взявшись за руки, та, что смеялась милым грудным смехом и дня не могла прожить без меня, как и я - без нее.
- Нэнси! - едва не закричал я. - Нэнси, прошу тебя, пускай все опять будет по-старому!
Но, наверно, к старому возврата нет. Наверно, это Милвилл виноват, это он стал между нами: за те годы, пока Нэнси тут не было, она переросла наш город, а я оставался здесь и ещё глубже врос в него всеми корнями.
Нет, сквозь пыль стольких лет, сквозь все воспоминания, случаи и события, сквозь перемены, что произошли и в ней и в тебе самом, не докопаешься так легко до прошлого, не вырвешь из него минувший день и час.
И если даже доберешься до него, слишком плотно он зарос пылью времени и уже не вернешь ему того незабвенного сияния. А может, на самом деле он так и не сиял, может, только в воспоминании, от тоски и одиночества, ты сам наделил его этим ослепительным блеском.
Быть может, только раз за всю жизнь, да и то не к каждому, приходит вот такая сияющая минута. Возможно, есть даже такой закон, что минута эта и не может повториться.
- Брэд, - окликнул кто-то.
Все время я шел, повесив голову, глядя только под ноги. Услыхав свое имя, поднял глаза - оказалось, я уже поравнялся со сбившимися в кучу машинами.
К одной из них прислонился Билл Доневен.
- Привет, Билл, - сказал я. - Что ж ты не пошел туда с ними?
Билл брезгливо поморщился.
- Помощь нам нужна, это верно, - сказал он. - Ясно, нужна. Еще как.
Только можно и обождать малость, не сдохнем. Нечего сразу скулить. А то что ж это: с первого синяка сразу кричать караул. Ронять себя тоже не к чему, надо и самолюбие иметь.
Я кивнул, но в душе не вполне с ним согласился.
- Уж очень все напугались, - сказал я.
- Ну, ясно. А все равно нечего метаться и вопить, как стадо баранов.
- Что с малышами?
- Живы-здоровы, - сказал Билл. - Джейк в самый раз за ними поспел, прямо перед тем, как барьеру тронуться. Взял их и увез. Пришлось ему топором рубить дверь, чтоб до них добраться. Он рубит, а Мирт знай ругается без передышки. Черт-те сколько шуму было из-за этой паршивой двери.
- А как жена?
- Лиз-то... да ничего. Все тоскует по детишкам да тревожится, что, мол, будет дальше. Ну, ребята целы и невредимы - это главное.
Он похлопал ладонью по металлическому боку машины.
- Как-нибудь да выпутаемся, - сказал он. - Может, и не враз, а управимся. Нет на свете такого, чего бы люди не одолели, коли захотят. Я так думаю, посадят на это целую тысячу ученых - пускай мозгуют! Ну, не в день, не в два, а что-нибудь они придумают.
- Да, - сказал я, - наверно, придумают.
Если только сперва какой-нибудь тупоумный генерал с перепугу не нажмет ту самую кнопку. Если вместо того, чтобы пораскинуть умом, мы не пустим в ход силу и все не угробим.
- Что с тобой, Брэд?
- Так, ничего.
- У тебя, надо думать, тоже забот хватает. Что ты Хайрама вздул, так это поделом, он давно набивался. А телефон, которым он в тебя запустил, из тех, что ли?
- Из тех самых, - сказал я.
- Слышно, ты побывал в каком-то другом мире. Как это ты ухитрился?
Чудно что-то, даже не верится, но все только про то и говорят.
Двое мальчишек с криком пробежали сквозь гущу машин и ринулись дальше, к толпе, которая все ещё спорила с сенатором.
- Вот кому весело, - заметил Доневен. - Наша малышня сроду так не развлекалась. Почище всякого цирка.
С громкими восторженными воплями промчалась новая стайка мальчишек.
- Может, там ещё что новое случилось? - сказал Доневен.
Первые двое ребят уже добежали до толпы у барьера и, дергая взрослых за руки, что-то им громко, взахлеб толковали.
- Похоже на то, - сказал я.
Кое-кто из толпы повернулся и заспешил обратно к Милвиллу, сперва скорым шагом, а там и бегом.
Когда они были уже совсем близко, Билл Доневен рванулся им наперерез.
- В чем дело? - крикнул он. - Что стряслось?
- Деньги! - закричали в ответ. - Кто-то нашел деньги!
Теперь уже вся толпа неслась во весь дух во шоссе к городу. Мэй Хаттон на бегу крикнула мне:
- Скорей, Брэд! У тебя в саду деньги!
- Деньги у меня в саду? Еще чего?!
Я мельком глянул на тех четверых из Вашингтона, они стояли за барьером и смотрели вслед толпе. Решили, наверно, что весь Милвилл просто спятил. Да и как не решить.
Я ступил с обочины на шоссе и рысцой пустился вдогонку за остальными к городу.
19
Когда я под утро возвратился из чужого мира, оказалось, что этот мир каким-то непонятным колдовством превратил лиловые цветы, которыми заросла сырая низинка позади моего дома, в маленькие кустики. В темноте я провел пальцами по торчащим во все стороны прутикам и нащупал множество набухших почек. А теперь почки лопнули - и распустились не листья, а крохотные банковые билеты по пятьдесят долларов!
Лен Стритер, здешний учитель естественной истории, протянул мне один такой билетик.
- Это просто невозможно! - сказал он.
Ну, ещё бы! Конечно же, невозможно! Ни один куст в здравом уме и твердой памяти не отрастит вместо листьев банкноты по пятьдесят долларов и вообще какие бы то ни было денежные купюры.
В саду было не протолкаться - сюда набились все, кто на шоссе препирался с сенатором, и ещё куча народу. Чуть ли не весь Милвилл сбежался. Толклись вокруг каждого кустика, орали, перекликались в полном восторге. И не диво. Почти никто из наших отродясь не видывал бумажки в пятьдесят долларов, а тут их были тысячи.
- Поглядите-ка повнимательней, - сказал я учителю. - Это и правда настоящие деньги? Вы уверены?
Лен Стритер вытащил из нагрудного кармана маленькую лупу и протянул мне:
- Смотрите сами.
