Глеб заказал пятьдесят коньяка, устроился у окошка, отодвинул занавеску и приготовился ждать.
За стеклом окна солнце готовилось садиться в удивительно спокойное и, казалось, совершенно неподвижное Черное море. Нет, наверное, если подойти к самой кромке земли и воды, волны будут обязательно.
Хоть небольшие, но будут.
Будут тихо шуршать, выбрасывать на берег перламутровые обломки раковин и обточенные осколки зеленого бутылочного стекла, перебирать гальку, вытачивать из нее «куриных богов» – высшую радость смешного и далекого пионерского детства.
Море, как любое живое существо, не может пребывать в состоянии полной неподвижности.
Но это – если подойти.
А зачем подходить?
Здесь, за уютным столиком небольшого, опрятного и пустынного прибрежного кафе, можно просто сидеть, пить крепкий и густой кофе с коньяком и смотреть в окно, представляя себе, что этот четкий прямоугольник есть не что иное, как экран какого-то супернавороченного телевизора, и эта красота не здесь, не рядом, а по-прежнему далеко от тебя.
Иначе можно просто сойти с ума или разучиться дышать.
А нам ведь этого, товарищ знаменитый журналюга, совершенно не хочется, не так ли?
Глеб так глубоко задумался, что не заметил, как его рука оказалась накрыта другой, бледной, тонкой и узкой, с невероятно длинными и сильными, умопомрачительно красивой формы пальцами.
Он улыбнулся, усилием воли оторвал взгляд от прямоугольного окна, по которому показывали закат солнца в море, взглянул прямо перед собой и – задохнулся.
Если в нашей жизни хотя бы изредка встречаются такие женщины, значит, и мы сами в этой жизни хоть чего-то да стоим.
Худая, высокая – почти вровень с Глебом, длинноволосая ухоженная блондинка в длинном и узком светлом плаще, вся какая-то вытянутая вверх, с высокой грудью, узкими бедрами, огромными зелеными глазищами и утонченными чертами лица, которые заливает то ли улыбка, то ли просто лучи заходящего солнца.
Ольга.
Они выпили кофе и отправились гулять по пляжам, на ту самую кромку между землей и водой, куда древние морские боги выбрасывают свои бесценные дары: те самые раковины и окатыши.
Волны действительно шуршали, но очень и очень тихо, это было всего лишь легкое и сонное дыхание умеющей быть грозной стихии.
Там, на берегу, проходила граница не только между землей и водой, но и между тьмой и светом, и в подступивших сумерках Ольга казалась совсем юной девчонкой, да и вела себя соответствующе: бегала вокруг Глеба, высоко подобрав длинные полы плаща и обнажив сильные длинные ноги, бросала в воду плоскую гальку, стараясь «испечь» как можно больше «блинчиков», и постоянно смеялась.
Глеб же молча курил и глупо, по-мальчишески, улыбался.
Ему было радостно, как никогда раньше в этой смешной и суетной жизни.
Потом они долго сидели в маленьком и уютном прибрежном ресторанчике, слушали шум моря через открытое по этому случаю окно и ели вкуснейшую черноморскую камбалу, запивая ее чудом отыскавшимся в этой дыре золотым итальянским «Фраскатти».
Ресторанчик был совершенно пуст, только в углу вязала, перекатывая клубок шерсти, какая-то удивительно уютная девушка-официантка в строгой рабочей униформе и домашних тапочках.
Глеб время от времени дотрагивался до длинных, сильных и холеных пальцев, Ольга вздрагивала в ответ, и это было – как удар током, и это было – удивительно хорошо.
А потом была ночь, и в ней не было того безумного эротического угара, волной которого накрыло их в первый раз. А была тихая и удивительно спокойная радость узнавания, радость близости, когда придуманная человеком раздельная речь бывает просто не нужна, фальшива и неуместна.
Да и зачем они, слова?
Мысль изреченная есть ложь…
Кто это сказал?
Кажется, Тютчев.
Какая, в принципе, разница.
Потом, когда Ольга уснула, неслышно дыша и прикрывшись только тонкой льняной простыней и разметавшейся волной светлых волос, он сначала долго смотрел на ее успокоившееся после бурной близости длинное, сильное, но в то же время такое хрупкое тело, а затем натянул джинсы и свитер и тихо вышел на балкон.
Покурить и подумать.
Ему нужно было во многом разобраться.
…Под утро она ушла, и он наконец-то смог лечь и заснуть.
Глава 21
Разбудил его, естественно, Князь. Погода была отличная, ему все-таки удалось договориться с пограничным катером, и можно было идти снимать. Кроме того, на катере обещала быть еще одна любопытная парочка, старинные друзья: генеральный директор «Шератона» и командир местных пограничников.
Так что, давай, поднимайся, господин журналист Глеб Ларин, сегодня у тебя есть редкий шанс убить даже не двух, а сразу трех зайцев.
Давай-давай.
Вперед.
Арбайтен.
А то, что ты всю ночь шуры-муры крутил, так это, сорри, абсолютно никого не волнует, потому как является всего лишь суровым фактом твоей большой и светлой, но при этом глубоко личной жизни.
Ларин тихо выслушал саркастическую тираду временного шефа, сказал «угу», сладко зевнул, прислушался к птичьему щебету за открытым окном элитного номера и снова провалился в радостный и светлый утренний сон.
Блин.
Какая еще тут, на фиг, работа…
Перебьются.
Следующим, кто попытался его разбудить, был, разумеется, Художник. И самое печальное, что у него это, к сожалению, получилось.
Наверное, просто потому, что Сашка знал Глеба как облупленного.
Поэтому не стал полагаться на разговоры по телефону, а просто взял у горничной запасной ключ, спокойно вошел в номер и невозмутимо вылил на любимого начальника целый графин ледяной воды из-под крана.
После чего из номера весьма благоразумно слинял.
Мало ли что.
Глеб тут же вскочил: злой, мокрый, всклокоченный, готовый к драке, но – абсолютно проснувшийся.
Что, собственно говоря, и требовалось.
Князь потом, за завтраком, очень долго смеялся.
А Ларин, наоборот, дулся.
Но это уже было совершенно нормально…
Пограничный катер оказался – не просто так, а адмиральский.
И этим все сказано.
Они неторопливо прошлись вдоль побережья, и Сашка, повизгивая от восторга, наснимал столько изумительных картинок – на три фильма хватит. Потом Глеб попросил остановиться где-нибудь в безветренном и красивом месте и записал очень даже приличное интервью с погранцовским полковником, а потом они снова прошлись вдоль побережья, до «Шератона», где пришвартовались у навороченного причала элитного пляжа отеля.
