очень важного и давящего. Долго лежал в номере, курил, поглядывая в открытое окно, где зеленели листья, вовсю светило теплое весеннее солнце и о чем-то важном переговаривались голосистые южные лягушки.
У него было устойчивое ощущение, что он уже все для себя решил.
Хотя пока еще и не понял, что именно…
Потом он поднялся, умылся, долго и старательно чистил зубы, тщательно побрился, порезался, причесался, залепил ранку послюнявленным клочком газетной бумаги и пошел завтракать. На завтрак ему сегодня сделали огромную яичницу с помидорами и дали теплый, чувствуется, недавно испеченный лаваш.
Ел не торопясь, прожевывая каждый кусочек, потом попросил двойной эспрессо, дождался его и с наслаждением закурил.
Ему было хорошо.
Встретившийся на завтраке Корн сказал, что Князь прилетает только сегодня вечером, осадное положение в связи с исчерпанностью инцидента снято, и потому весь день и весь город в его, Ларина, распоряжении.
Единственная просьба – брать с собой охранника.
Если охранник сильно напрягает, то хотя бы шофера.
В принципе, такой необходимости, конечно, нет, но – береженого и Бог бережет.
А вот он, Корн, компанию составить, к сожалению, нет – не может. Хотя и очень бы хотел.
Дела.
Хвосты надо немного подчистить после последних событий.
Так что, сорри.
И убежал.
Пребывавший в удивительно благодушном настроении Глеб позвал Художника, Рустама, взял водителя Игорька, и они поехали в горы, где гуляли почти до вечера.
Ларину казалось, что он заново учится дышать.
Это было занятно.
А потом Игорек сказал, что знает тут, в горах, один армянский кабачок, в который почти никогда не заходят туристы – просто потому, что о нем не знают.
Но зато там делают чудный кебаб и, если немного знаком с хозяином, то могут предложить отличное домашнее вино.
Они согласились, и потом весь вечер сидели в плетеном балаганчике, вдыхая чудные запахи готовящегося мяса и попивая это самое вино: красное, легкое, чуть-чуть пенящееся, пахнущее почему-то дымом, ежевикой и еще чем-то таинственным и приятным. Говорить ни о чем не хотелось, поэтому просто молчали.
Иногда это очень важно – уметь молчать друг с другом.
Даже важнее, чем уметь говорить.
А наутро прилетел Князь.
Как всегда подтянутый, собранный, самую капельку ироничный.
Он зашел за Глебом в номер, рассказал, что в Москве необычайно отвратительная для конца марта погода: мокрый снег, метель… И они пошли гулять по принадлежащему санаторию парку, где солнечные зайчики ловко прыгали через густую листву на тщательно выметенные дорожки красного кирпича, шумел легкий ветерок и вовсю цвели свесившиеся до самой земли бледно-голубые кисти глицинии.
Князь молчал, видимо, не зная, с чего начать разговор, а Ларину почему-то очень не хотелось ему помогать.
Пусть помучается.
Они прошли через весь парк и, наконец, вышли к высокому крутому обрыву, полностью заросшему злыми и колючими кустами дикой кавказской ежевики.
Маленькая, увитая плющом мраморная беседка, на самом краю пропасти, видимо, как раз и была предназначена для таких вот непростых разговоров.
Две небольшие мраморные скамеечки.
Мраморный столик.
И – море внизу.
Ослепительно синее и бескрайнее, лижет волнами галечный пляж, ластится, притворяется доброй домашней кошкой, но в любой момент может рассердиться, грозно потемнеть и ударить в неподатливый берег всей свей грозной мощью никогда и никем не побежденной стихии.
Князь присел на край мраморной ограды беседки и закурил, небрежно стряхивая пепел вниз, казалось, прямо в набегающие волны. Глеб подошел и встал рядом, глядя туда, где в неразличимой дали море сливалось с небом. Налетевший ветерок ерошил волосы и приятно холодил лицо. По обрыву вилась узкая каменная лестница с точеными коваными перилами.
– Может, вниз спустимся, гальку попинаем?
Князь усмехнулся.
– Не-а. Лениво. Да и не получится у нас здесь разговора, Глеб, ты уж мне поверь, я это чувствую. Жизнь строится по законам классической драматургии, ей необходимо единство места, времени и действия. А здесь – не то. Слишком хорошо. Отвлекает.
Ларин пожал плечами:
– А зачем ты тогда меня сюда вытащил?
– Ошибся.
Они помолчали.
Князь отшвырнул докуренную сигарету и спрыгнул с перил над обрывом.
– Есть идея. У меня тут приятель ресторан построил. Маленький, уютный. С кабинетиками. Там нам точно никто не помешает. Кстати, как ты относишься к японской кухне?
Глеб еще раз недоуменно пожал плечами:
– А какая разница? Поехали…
Ресторанчик действительно оказался маленьким и уютным. Узкоглазые калмычки в шелковых казино изображали японских официанток так старательно, что не раз бывавший в Стране восходящего солнца Ларин чуть не расхохотался. Суши, тем не менее, оказались действительно вкусными, мисо-суп – в меру густым, а саке – вполне даже правильным и, что самое главное, в меру подогретым.
А то в Москве по незнанию иногда подают такой кипяток – пить невозможно.
Уроды.
Лишь бы примодниться.
Они со вкусом позавтракали.
Выпили по стограммовому кувшинчику саке.
Глебу понравилось, что Князь по-настоящему умело пользуется палочками. Есть японские или китайские блюда вилкой – полная профанация самой идеи.
Не вставляет.
Типа, как трахаться в презервативе.
Убожество.
Но Дима явно знал толк в японской кухне. И любил ее не меньше Ларина.
Наконец они заказали чай, закурили.
Стремительно соткавшаяся из ниоткуда официантка поставила перед каждым по небольшой полупрозрачной фарфоровой пепельнице, на одной из которых была нарисована цветущая ветка сакуры, а на другой трогательный японский журавль, стоящий, скромно поджав одну ногу, посреди зеленого рисового поля.
Ларину понравилось.
Князь молчал, опустив взгляд в высокую чашку с зеленым жасминовым чаем.
Сходство их вкусов Глеба в последнее время уже просто настораживало.
Наконец Дима поднял глаза и посмотрел на Глеба.
Уверенно и твердо.
