— Ну, что ты никак не мог заставить себя спросить, были мы… 'в интимной близости' или нет. — Паузу перед 'интимной близостью' она выдержала самую что ни на есть театральную и стыдливо опустила глаза. Билл рассмеялся. — Ты был точно таким же, когда мы только познакомились. Застенчивым. Похоже, теперь все как бы начнется снова, с самого начала. А в самом начале всегда все как-то по-особенному, правда? — Подмигнув ему, Сирокко подождала приличествующее время. Когда же Билл никак не отреагировал, она сама подошла к нему и прижалась потеснее. Ничего удивительного для нее тут не было; в тот первый раз ей тоже пришлось самой открыть свои чувства.
Когда поцелуй прервался, Билл оглядел ее и улыбнулся.
— Я хотел сказать, что люблю тебя. А ты меня всю дорогу перебиваешь.
— Этого ты раньше никогда не говорил. Быть может, тебе не стоит связывать себя обещаниями, пока память окончательно не вернется?
— Думаю, раньше я просто не понимал, что люблю тебя. Кроме того… все, с чем я остался, было твое лицо и это чувство. Я в него верю. И знаю, что говорю.
— Гм. Очень мило. А ты, случайно, не помнишь, что за этим обычно следует?
— Уверен, немного практики — и все вернется.
— Тогда тебе, кажется, снова пора послужить под моим началом.
Все вышло еще восхитительнее, чем в первый раз, — без той неловкости, что обычно этому сопутствует. Сирокко обо всем на свете забыла. Освещения хватало как раз на то, чтобы видеть лица друг друга, а гравитации — как раз на то, чтобы превратить соломенную подстилку в мягчайшие шелковые перины.
Безвременье этого долгого дня имело отдаленное отношение к неизменному свету Фемиды. Сирокко уже не требовалось никакое другое место; ей не хотелось никуда идти. Нет, никогда и ни за какие коврижки.
— Самое время закурить, — сказал Билл. — Вот бы сигаретку.
— Ага, и чтобы непременно стряхивать на меня пепел, — поддразнила Сирокко. — Пакостная привычка. А мне бы малость кокаина. Только он сгинул вместе с кораблем.
— Ничего, можешь завязать.
Билл до сих пор был в ней. Сирокко вспомнила, как ей это нравилось на «Укротителе». Лежать и ждать — а ну как сейчас опять все по-новой. У Билла обычно так и получалось.
Но на сей раз ощущения были не те.
— Знаешь, Билл, мне уже не очень приятно.
Он приподнялся на руках.
— Что, принцессу донимает горошина? Если хочешь, могу лечь снизу.
— Да нет, милый, горошина тут ни при чем. Все куда проще. Боюсь, ты сейчас с любым наждаком посостязаешься.
— А ты, думаешь, нет? Просто мне хватает такта, чтобы об этом промолчать. — Он перекатился набок и просунул руку ей под плечи. — Странно, что я несколько минут назад этого и не заметил.
Сирокко рассмеялась.
— Даже отрасти ты шипы, несколько минут назад я бы и этого не заметила. Но, если честно, хочется поскорей отрастить волосы. Ужасно по-дурацки себя чувствую. Да и чертовски неудобно.
— Думаешь, тебе хуже всех? Я-то ими с головы до ног обрастаю. Ощущение такое, будто блохи по всему телу кадриль пляшут. Извини, я малость почешусь. — Этим он и занялся, а Сирокко помогла ему со спины. — А-а-а! У-у-у! Я тут случайно не говорил, что люблю тебя? Идиот, я и понятия не имел, что такое любовь! Вот теперь я знаю.
В этот самый момент в дверь вошла Габи.
— Извини, Рокки, но я тут подумала насчет парашютов. Может, они на что сгодятся? А то один уже уплыл по реке.
Сирокко быстро села.
— И что с ними делать?
— Ну не знаю. Мало ли.
— Знаешь что, Габи… хотя, конечно. Ты права.
— Я просто подумала, что это хорошая мысль. — Глядя на пол, Габи поковыряла его ногой и только затем посмотрела на Билла. — Ну… ладно. Я подумала, может… удастся кое-что для тебя смастерить. — И она выскочила из хижины.
Билл сел и уперся локтями в колени.
— Я не слишком мудрено все это истолковал?
Сирокко вздохнула.
— Боюсь, что нет. С Габи будут проблемы. Понимаешь, она тоже вбила себе в голову, что меня любит.
ГЛАВА IX
В каком это смысле 'до свиданья'? Куда ты собрался?
— Я уже все обдумал, — тихо ответил Кельвин. Потом снял свои часы и отдал их Сирокко. — Вот, возьми. Вам они будут нужнее.
Сирокко уже готова была взорваться от негодования.
— И это все объяснения? 'Я уже все обдумал'! Черт возьми, Кельвин, нам надо держаться вместе! Мы по-прежнему одна экспедиция, а я пока еще твой капитан. Мы должны вместе работать на общее спасение.
Кельвин слегка улыбнулся.
— И что нам нужно для этого делать?
Сирокко подумала, что лучше бы он этого вопроса не задавал.
— У меня еще не было времени разработать подходящий план, — туманно объяснила она. — Но что- то мы наверняка сможем сделать.
— Когда что-нибудь надумаешь, дай мне знать.
— Я приказываю тебе остаться вместе со всеми.
— Но как ты думаешь меня удержать, если я все-таки решу уйти? Свяжешь? А сколько сил будет тратиться на то, чтобы меня сторожить? Если держать меня здесь, я окажусь в пассиве. А если уйду — наверняка в активе.
— Как это — 'в активе'?
— Так это. У пузырей налажена связь по всей Фемиде. Они всегда полны новостей; здесь все к ним прислушиваются. Если я тебе зачем-то понадоблюсь, я смогу вернуться. Тебе нужно всего-навсего выучить несколько несложных вызовов. Свистеть умеешь?
— Прекрати, — раздраженно махнула рукой Сирокко. Потом, усиленно потирая ладонью лоб, заставила себя успокоиться. Если она хочет его удержать, надо убеждать, а не рявкать приказы.
— Я все-таки не понимаю, почему ты хочешь уйти. Тебе так с нами плохо?
— Ну… не так уж. Но мне было лучше одному. Здесь слишком напряженная атмосфера. И недоброжелательства хватает.
— Всем нам пришлось многое пережить. Все постепенно наладится.
Кельвин пожал плечами.
— Вот когда наладится, тогда и зовите. Тогда я снова попробую. Но вообще-то компания себе подобных меня уже не очень интересует. Пузыри свободнее и намного мудрее. Я за всю жизнь не был так счастлив, как за один этот полет.
Такого воодушевления Сирокко не видела у Кельвина с той первой встречи на утесе.
— Пузыри очень старые, капитан. И по отдельности, и вместе, как раса. Свистолету, наверное, 3000 лет.
