— Что… в чем дело, Джин? Что-нибудь случилось?
— Ты только не злись. Я хотел по-хорошему, но ведь не годится, чтобы она смотрела. Да? Ведь так?
— Габи? — Сирокко было привстала, но Джин показал ей нож. И тут Сирокко с кристальной четкостью подметила сразу несколько деталей явившейся ей картины: Джин голый; Габи, тоже голая, лежит ничком и, похоже, не дышит; у Джина стоит член. А еще — руки у него в крови. Все чувства Сирокко обострились до предела. Она чувствовала жаркое дыхание насильника, запах крови и смрад ненависти.
— Ты не злись, — рассудительно повторил Джин. — Я этого не хотел. Ты сама меня вынудила.
— Я только сказала…
— Ну вот, ты злишься. Я же вижу. — Он вздохнул, словно досадуя на несправедливость судьбы, и показал Сирокко второй нож — Габи. — Если ты хорошенько подумаешь, то себя же во всем и обвинишь. Из чего я, по-твоему, сделан? Ты же баба. Разве твоя мамочка учила тебя быть такой эгоисткой? А? Что, учила?
Сирокко лихорадочно попыталась придумать безопасный ответ, но Джину он, очевидно, и не требовался. Нагибаясь еще ниже, он приставил ей нож под самый подбородок. Сирокко вздрогнула — острие вонзилось в мягкую плоть. Нож казался еще холодней глаз насильника.
— Не понимаю, зачем тебе это нужно.
Джин заколебался. Второй нож, уже тянувшийся куда-то к ее животу, похоже, застыл в воздухе. Сирокко его, впрочем, не видела. Проведя языком по пересохшим губам, она подумала, что лучше бы все- таки его видеть.
— Хороший вопрос. Я всегда его себе задавал… да и какой мужчина этого не делает? — Тут Джин стал искать в глазах Сирокко понимание, а не найдя, разочарованно надул губы.
— А-а, что толку? Баба она и есть баба.
— Рискни. — Нож снова двигался. Сирокко почувствовала, как он подбирается к промежности. На лбу у нее выступил холодный пот. — Тебе совсем ни к чему на такое идти. Убери нож — я и так дам тебе все, что пожелаешь.
— Да-да. — Нож ходил взад-вперед, будто укоряющий материнский палец. — Ищи дурака. Знаю я ваши бабские штучки.
— Клянусь. Пойми, так нельзя.
— Очень даже можно. Я прикончил Габи, а этого ты мне не простишь. Паскудное дельце. Как ни крути. Вы, бабы, без конца нас обламываете. Нам всегда охота, а вы вечно — нет и нет.
Джин оскалился, но затем на лице его воцарилось прежнее спокойствие. Сирокко предпочла бы оскал.
— Я просто ставлю все на свои места. Когда вы, ребята, бросили меня одного во тьме, я решил, что отныне буду делать что захочу. Я завел в Рее друзей. Вам они по вкусу не придутся. И капитан отныне — я. Как, между прочим, и должно было быть с самого начала. Будешь делать что я скажу. И без глупостей.
Чувствуя, как острие ножа распарывает ей штаны, Сирокко затаила дыхание. Понятия не имея, что собирается предпринять Джин, она стала прикидывать, что лучше — сделаться глупой и мертвой или живой и изувеченной. Но когда со штанами было покончено, внимание Сирокко переключилось на нож под подбородком.
Джин вошел в нее. Она отвернулась в сторону, но кончик ножа неотступно следовал за подбородком. Боль жгла ее — но это было неважно. А важно было то, что щека Габи слегка дергалась, рука ее медленно подползала к валявшемуся в пыли топорику, а полуоткрытый глаз поблескивал.
Снова повернув лицо к Джину, Сирокко без труда вложила в голос нотки отчаянного страха.
— Не надо! Пожалуйста, не надо. Я еще не готова. Ведь ты меня убьешь!
— Когда мне нужно, тогда ты и готова. — Джин наклонил голову, и Сирокко отважилась бросить взгляд на Габи. Похоже, та поняла. Глаз закрылся.
Все происходило где-то далеко-далеко. Тела у нее не было — и зверскую боль тоже испытывал кто-то другой. Важно было только острие ножа под подбородком. И еще — что Джин никак не мог кончить и уже начал уставать.
«Но чем для него станет эта неудача? — задумалась Сирокко. — Вот именно. Значит, он не может ее стерпеть. Стало быть, должен наступить момент, когда его внимание ослабнет. Но только придется хорошенько удостовериться, что такой момент наступил». Сирокко начала подстраиваться под его ритм. Ничего отвратительнее ей в жизни делать не доводилось.
— Ага, — сонно ухмыльнулся Джин. — Вот правда и выходит наружу.
— Помолчи лучше.
— Дошло наконец? Видишь, как приятно, когда не артачишься?
Кажется ей — или нож и впрямь уже не так сильно упирается в шею? Может, Джин чуть осадил? Сирокко долго смаковала эту мысль, стараясь не обмануться, и наконец решила, что так оно и есть. Чувства ее неимоверно обострились. Давление чуть ослабло — а кажется, что громадная тяжесть ушла.
Ему придется закрыть глаза. Ведь они всегда закрывают глаза.
Он и вправду их закрыл, но почти тут же открыл снова. Сирокко едва не дернулась! Проверяет, гнида. Но ничего подозрительного не приметил. Вообще-то актрисой Сирокко всегда была паршивой, но страх придал ей вдохновения.
Наконец спина его выгнулась. Глаза закрылись. Нож перестал давить.
Но все пошло наперекосяк.
Сирокко отбила его руку в одну сторону, дернула голову в другую — нож чиркнул по щеке. Потом она ударила его по шее, вроде бы куда надо, но Джин успел увернуться. Сирокко лягалась, корчилась, вскользь получила ножом по лопатке. Наконец вскочила…
…Но побежать не смогла. Ноги ее не касались земли те мучительные мгновения, пока она ожидала смертельного укуса ножа.
Удара не последовало — и Сирокко все-таки смогла толкнуться пальцами ног, чтобы снова взлететь в воздух — в сторону от насильника. Обернувшись прямо в полете, Сирокко поняла, что ее пинок оказался куда сильней, чем она ожидала. Джин после него набрал приличную высоту — и только теперь приземлялся. Габи тоже парила в воздухе. Безумные дозы адреналина и низкая гравитация творили с землянами черт знает что.
Дальше погоня, что разворачивалась чуть ли не целую вечность, скорость набирала стремительно.
Вряд ли Джин знает, решила Сирокко, что Габи у него за спиной. Не стал бы он так беспечно ее преследовать, обернись он хоть раз на лицо ее подруги.
Лагерь они разбили на центральной площади замка — на ровной площадке, которую строители почему-то никак не подразделили. От костра до первого ряда комнат было двадцать метров. Врезаясь в первую стену, Сирокко только еще набирала ускорение. Дальше она продолжила в том же духе — и пробила добрый десяток стен, прежде чем ухватиться за одну из балок. Поворот на девяносто градусов — и она уже, отчаянно кувыркаясь, летит вверх. Промахнув три этажа, Сирокко на миг зависла в пространстве. Слушая грохот проламывающегося следом Джина, она так и не сумела разобрать его маневр.
Потом, упершись обеими ногами в балку, Сирокко оттолкнулась снова. Она летела вверх, а вместе с ней поднималось целое облако крутящихся стеклянных осколков. Все происходило медленно — будто во сне. Еще один толчок — и полет вбок. Пролетев три стены, Сирокко остановилась. Рванулась влево, потом на этаж вверх и еще через две стены.
Наконец она остановилась и, съежившись на балке, стала прислушиваться.
Вдалеке слышалось звяканье бьющегося стекла. Было очень темно. Сирокко оказалась в середине поделенного на клетки лабиринта, что простирался до бесконечности во всех направлениях — вверх, вниз и на четыре стороны. Беглянка понятия не имела, где она теперь, но этого не знал и Джин — а ничего другого ей пока и не требовалось.
Звон усилился, и слева от себя Сирокко увидела плывущего вверх Джина. Она нырнула вправо и вниз, двумя этажами ниже ухватилась за балку и еще добавила вправо. Наконец, упершись босыми ногами в очередную балку, остановилась. Вокруг медленно оседало битое стекло.
Сирокко, наверное, и не узнала бы, что Джин подобрался так близко, не опереди его стеклянный душ.
