может быть невыносимым — вот как сейчас.
И теперь или сохраняй достоинство, или… Джессика запустила пальцы ему в волосы и притянула его голову к себе.
Она повернула голову, чтобы губы сошлись плотно, слились, изогнула тело, прижимаясь к нему. Объятие Алекси стало крепче, он даже слегка приподнял ее.
— Ты становишься очень требовательной в физическом отношении, Стерлинг, не так ли?
Ладони Алекси ухватили ее под ягодицы. Он понес ее к кровати и свалился на нее сверху.
И лежал так, не двигаясь, в ожидании ее реакции.
— День уходит, — напомнила она, соображая, сколько часов до темноты, — но Алекси нужен ей сию минуту.
— И мы тратим его без толку, — ответил он.
Джессика села. Верхом. Стащила с себя слишком большую спортивную куртку, слишком большой свитер — все это изношенное и все одолженное из ограниченного гардероба Алекси. Принялась расстегивать слишком большую шерстяную рубашку, и его глаза сузились в серебряные щелочки. Рубашка поехала в стороны, открывая спортивный лифчик.
Хотя их двоих разделяло несколько слоев ткани, Алекси уже возбудился — и все-таки не прикоснулся к ней. Твердо сжатые губы, тонкие линии, появившиеся вокруг них, — все говорило, как яростно он борется с вожделением.
Ничто не требовало такого напряжения всех сил, как эта любовная борьба с Алекси — ведь от этого росла ее собственная жажда секса. И эта удивительная, невероятная свобода — раскрывать перед мужчиной свои желания, зная, что он в состоянии контролировать себя, пока она не получит самого полного удовольствия.
Джессика улыбнулась Алекси и несколько раз поднялась, отвечая легкому подъему его бедер.
— Пойду, пожалуй, — сказала она, спуская одну ногу на пол. Пальцы коснулись пола.
Какая чудесная игра: выслеживать, и преследовать, и дразнить Алекси — потому что всегда все кончается одинаково. Вот и сейчас Алекси отреагировал немедленно, хватая ее за запястье. Джессика засмеялась. Он опрокинул ее на кровать и придавил собой.
— Пойдешь? Так, по-твоему?
Нащупав бантик на ее тренировочных штанах, он развязал его и потянул эти штаны вместе с бельем. Сжав ее ягодицы, притянул к себе. Джессика ахнула, напрягаясь, заливаясь жаром, наполняясь этим удивительным голодом, настоятельно требующим утоления. Ее пальцы впивались в мужские плечи, дыхание участилось. Уже собирается беспощадная буря, уже вздымаются волны страсти…
Алекси ухмыльнулся и повторил ее дразнилку:
— Пойду, пожалуй.
— Никуда ты не пойдешь.
И ее руки принялись за работу, тело волнообразно приподнималось под его тяжестью. Трепещущие руки, жадное желание… Алекси скоро оказался раздетым. Без сопротивления позволил ей перевернуть его, взял ее груди в ладони. Она поднялась над ним, уже принимая его в себя, наклоняясь, чтобы еще раз насладиться поцелуем, ощутить жар отчаянного желания мужчины.
Ее тело все напряглось в ожидании освобождения.
Но Алекси ждал большего и настоял на большем, и она должна была терпеть, пока оба тела не стали скользкими от пота. И наступил момент, когда она не могла уже больше медлить, и наслаждение обрело выход, взорвалось внутри, пронизывая ее всю.
После она лежала в руках Алекси, прижавшись щекой к его плечу. Он гладил ее по спине и тыкался носом в ее голову. Сердце его начало биться медленнее, и он поцеловал ее влажный лоб.
И вновь в нем проснулась тревога. Почти ощутимый барьер между двоими.
Алекси встал с постели, влез в джинсы и пошел на кухню.
Удивленная резкой сменой его настроения, Джессика медленно натянула свою шерстяную рубашку и пошла за ним.
Опершись руками о стол, Алекси смотрел в окно, на тонкую полоску оранжевого сияния, отделяющую ночное небо от черных волн.
— Алекси? Что случилось?
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Алекси обернулся к ней. Губы ее опухли от поцелуев, щеки все еще красны от секса. Похожа на растрепанного со сна ребенка, особенно в этой слишком большой рубашке.
А если бы она знала, как сильно он уже любит ее? И каждый раз, когда они соединяются, думает, что внутри нее может расти его ребенок? Что бы она сделала тогда?
Он страдал от этой неуверенности, и его слова прозвучали резко:
— Ты купила небольшой автобус, новый и с приспособлениями для инвалидов. И коляски, и другие такие вещи тоже купила. Дала денег больнице…
Джессика нахмурилась, погладила себя там, где ныло сердце.
— Купила. Виллоу был нужен новый фургон, мне — этот автобус, чтобы вывозить на прогулки больше людей. Корпорации тратятся на благотворительные цели, чтобы получить снижение налогов. Полезно всем.
Он поймал ее запястье. Так он хочет поймать ее и не отпускать, чтобы она была рядом с ним. Чтобы вместе строить жизнь.
— Значит ли это, что ты остаешься? Будешь всегда жить здесь, работать вместе со мной?
Джессика побледнела и убрала руку. В полутьме блеснули изумруды другого мужчины. У Алекси вырвался вопрос, который он так давно удерживал в себе:
— Кто я для тебя?
Он едва мог дышать. Как долго она думает, прежде чем ответить.
— Ну, ты явно не мальчик для развлечений — разве что тебе вздумается им быть. Ты можешь быть мальчиком — восхитительным, а уж твоя непредсказуемость!.. И еще ты любишь командовать, наглеть, хвастаться, кичиться мужскими достоинствами, мрачнеть — пожалуй, все. Еще можешь быть редкостным занудой — просто исключительным.
— Ты же знаешь, о чем я говорю. — Он запустил пальцы в волосы. Дверь в ее жизнь приоткрылась немного — и захлопнулась с грохотом.
— Это все прекрасно, — ответила она ему дрожащим шепотом. — Я открываю все больше про самое себя. И так испугана, обнаружив, что хочу мужчину настолько, что готова забыть свои обязанности. И почти собираюсь нарушить обещание, данное дорогому мне человеку. А ведь он помог мне выжить.
Алекси мрачно скрестил руки на груди. Сейчас он совсем не походил на недавнего любовника. Чужой и грозный и опасно балансирует на краю гнева.
— Ты обязана прежде всего самой себе. И своим чувствам.
— Нет. Ты просто не понимаешь, что Роберт сделал для меня. И он просил меня присмотреть за Ховардом, помочь ему — просил на смертном одре. И я сказала, что сделаю это. Роберт был для меня отцом, которого у меня никогда в действительности не было. Учитель, друг…
— Понимаю.
Зря он так наехал на нее. Самому больно видеть, как она разрывается между долгом и чувствами.
Алекси поднял Джессику на руки и, отнеся к креслу-качалке, уселся вместе с ней. Джессика подняла со спинки мягкую накидку и растянула на них обоих. Укрыв одно голое плечо Алекси, к другому прижалась головой. Прерывисто вздохнула, промокнула той же накидкой мокрые глаза и повозилась, устраиваясь удобнее.
