другое. — Комендатура.
— Ага! — Нюта решительно поднялась на ноги, отбрасывая одеяло и закидывая на плечи рюкзак. — Туда-то мне и надо.
У входа в закуток стоял вооруженный часовой, который, впрочем, пропустил девушку без вопросов. Внутри, за столом с исцарапанной поверхностью, сидел очень худой бритоголовый мужчина в шинели, наброшенной на плечи, и перебирал какие-то бумаги. На щите за его спиной был прикреплен неумелый детский рисунок, изображавший, судя по всему, солнце. Правда, оно почему-то было зеленым, со множеством длинных тонких ручек и ножек. Мужчина поднял глаза и без всякого удивления посмотрел на Нюту.
— Здравствуйте! — решительно начала девушка. — Я бы хотела видеть коменданта.
— Ну я комендант, — ответил бритоголовый. — А в чем, собственно, дело?
— Дело в том, что ваш патрульный забрал мой пропуск, а мне срочно нужно попасть на Беговую. Не могли бы вы мне его вернуть?
— А зачем тебе на Беговую? Да еще срочно? — вкрадчиво спросил комендант.
Нюта замялась. У нее было правило — говорить о себе как можно меньше. Так, на всякий случай. С другой стороны, что плохого в желании воссоединиться с семьей?
— У меня там родственники, — уклончиво сказала она.
— Так-так, — мужчина побарабанил пальцами по столу. — Родственники, значит? А кто это может подтвердить?
— Зачем? — не поняла Нюта.
Комендант неопределенно хмыкнул и достал из ящика стола ее пропуск. Развернул и, подслеповато щурясь, приблизил к стоящей на столе керосиновой лампе с закопченной и сколотой сверху колбой.
— Колыванова Анна Максимовна, — прочитал он и еще раз хмыкнул. — Что-то не припомню я на Беговой никакого Максима Колыванова…
Под его оценивающим взглядом Нюта смутилась. Ни своей настоящей фамилии, ни отчества она не знала, поэтому когда на Тушинской ей оформляли пропуск, то она решила воспользоваться фамилией бабы Зои. Ну а отчество было выбрано в честь Макса.
— Ну и что? — спросила она немного резко, пытаясь скрыть замешательство. — Вы же не можете знать всех людей в метро?
— Допустим, — кивнул бритоголовый, — но дело, моя дорогая Анна Максимовна, даже не в этом. — Глаза его как-то странно бегали, как будто он старался не встречаться с девушкой взглядом. — Вот смотри, пропуск твой вроде выдан на Тушинской, причем временный, а не постоянный. Это раз. Два — в нем регистрационная отметка станции Гуляй Поле, самого что ни на есть анархистского притона. Как ты там оказалась? Только не надо мне сказки рассказывать, что тебе удалось по поверхности пройти, — на такое даже опытные сталкеры не решаются. Значит, или документ твой поддельный, или, если и вправду ты верхом шла, то не одна, а с большой группой обученных и хорошо вооруженных сообщников. Сразу возникает вопрос: зачем? С какой целью? Сейчас время такое, везде шпионов полно. Бдительность должна быть на высоте. Три — твои, как ты говоришь, родственники. Откуда я знаю, есть ли они на самом деле? Может, ты их придумала. Ты расскажи-ка мне про них поподробнее, как звать, чем занимаются, или, может, кто-то еще сможет твою личность подтвердить? Мы за пару дней постараемся уточнить, навести справки, и если слова твои подтвердятся — никто тебя держать не станет.
Глаза его при этом еще больше забегали. Нюта растерянно молчала. Она понимала — все, что она сейчас скажет, будет звучать очень неубедительно. Сказать правду, что ее увели в пятилетнем возрасте чужие люди? С родственниками тоже полная ерунда: фамилии дядьки Петра Нюта тоже не знала, да и не поймут они с матерью, про какую Анну Максимовну Колыванову их спрашивают, и честно скажут: «Нет, не знаем такой». Как бы еще у них самих после этого неприятностей не было. Но кто бы знал, что все так глупо получится! С поручителями тоже негусто: жена анархиста с Гуляй Поля Крыся и Кирилл все с той же Тушинской и, опять же, отметкой Гуляй Поля в паспорте. Упомянешь про них, и комендант окончательно убедится, что она шпионка или еще что похуже. Запрет где-нибудь, а то и прикажет казнить без суда по законам военного времени. Как же обидно — так влипнуть за один перегон до цели!
— Вот видишь, — удовлетворенно заключил бритоголовый, заметив ее растерянность. — Чувствую я — темнишь ты что-то, голуба моя. Никуда я тебя не выпущу без выяснения всех обстоятельств. Да ты не бойся, люди у нас добрые, кормить тебя будут бесплатно, я уже распорядился. Живи себе покуда, отдыхай, потом еще поговорим. Я тебя вызову.
Возражать было бесполезно, поэтому Нюта пожала плечами, вышла из комендатуры и направилась обратно к жаровне и своему рюкзаку. «Странно, — размышляла она по дороге, — если меня и впрямь приняли за шпионку, почему не посадили под стражу до выяснения обстоятельств? Даже не обыскали и позволили свободно разгуливать по станции. Может, бритоголовый сам не уверен в моей опасности, просто по каким-то причинам не хочет отпускать на Беговую? Или, — похолодев, подумала она, — именно потому он и разрешил разгуливать, зная, что потом меня все равно убьют? Ведь без пропуска со станции никуда не деться, да и часовых на блокпостах наверняка предупредили…»
И тут Нюте снова полезли в голову самые абсурдные предположения. А что, если за ней действительно все время следили? Может, кто-то всерьез думал, что она обладает уникальными способностями? Кирилл обмолвился, что на Тушинской следить за ней поручили его отцу. А отец этот совершенно случайно оказался бывшим биологом. Затем ее решили переправить в центр — ну, предположим, для изучения. От все тех же вездесущих анархистов она краем уха слышала, что в некоторых местах метро существуют тайные лаборатории, где ученые исследуют людей с отклонениями, таких, как она. И сопровождать ее поручили Кириллу, который все время ходил за ней по пятам, не спуская глаз, хотя Нюта чувствовала, что порой раздражает его ничуть не меньше, чем он ее. Поэтому-то он и сопротивлялся только для виду, когда она тащила его со станции на станцию, а на Краснопресненской так легко расстался с ней потому, что незаметно передал другому тайному соглядатаю. Он, собственно, еще на Белорусской хотел расстаться, и остался с ней еще на некоторое время, просто чтобы не вызывать подозрений. А потом, наверное, с облегчением поспешил обратно на Динамо, к Лоле, — то ли неприятно было присутствовать при развязке, когда Нюту схватят, то ли не хотел, чтобы она знала о его неблаговидной роли во всем этом. Все- таки у них вроде как взаимные чувства возникли… И теперь Нюту же будут удерживать здесь, пока за ней не приедет заказчик, чтобы отвезти в эту тайную лабораторию, а уж оттуда она точно живой не выйдет.
Нюта горько усмехнулась: придет же такое в голову! Услышь все это Кирилл, он бы, наверное, посмеялся и опять сказал, что у нее мания величия или начиталась Крысиной книжки с яркой обложкой. Интересно, а челноки, с которыми она шла, тоже были подставные? Вряд ли — уж очень натурально они выглядели, и у Аси сердце правда прихватило, такое не сыграешь. «Стоп! — решительно сказала себе девушка. — Так и свихнуться недолго». В любом случае, пока она не связана, не заперта, а в рюкзаке даже лежит нож, прихваченный со Спартака. Если даже сбудутся самые худшие опасения, живой ее ни в какую лабораторию не доставят. Значит, нужно смотреть, слушать и ждать.
Когда она вернулась к костру, женщины восприняли это как должное. Нюта, улучив момент, стала расспрашивать Машу о таинственном Зоопарке. Теперь она даже жалела, что не пролистала ту брошюру, которую купил на Краснопресненской Кирилл. Маша рассказала, что когда люди еще жили наверху, они привозили диких животных из других стран и сажали их в клетки, чтобы все желающие могли на них посмотреть. Нюта подумала, что Кирилл, наверное, очень бы порадовался, если бы смог попасть в такое место. Он ведь мечтал изучать зверей, а там для этого самые подходящие условия. Только жаль животных — им, наверное, очень тоскливо было все время сидеть на одном месте.
— Не зря, значит, звери людей боялись, — сказала она Маше.
— Ты думаешь, им так плохо было в клетках?
— Конечно плохо, — убежденно сказала Нюта, — ведь они не могли гулять по своей воле. У нас на станции в клетках сидели крысы, которых разводили для еды. Но это понятно, люди ведь без еды не могут. А просто так, для забавы, держать в клетке кого угодно — человека или зверя, — по-моему, ужасная гадость.
Маша искоса посмотрела на нее.
