— Ерунда. — Ольга попыталась оттолкнуть руки Игоря Дмитриевича и невольно поморщилась. — Просто ссадина. С Чижиком что? Да не трогайте вы! Если я ничего и не сломала, так вы мне сейчас обязательно что-нибудь поломаете…
Но он уже добрался до ее левой ноги, задрал штанину и растерянно свистнул, увидев, как быстро, прямо на глазах, отекает ступня.
— В больницу, — произнес Игорь Дмитриевич решительно. — Мы едем в больницу. Немедленно. Александр, ты с Анной остаешься здесь. Тетя Марина за Анной присмотрит. Галь, ты с нами. Куда ближе — до районной, до городской? Оленька, извини, сейчас немножко больно будет… Он достал из кармана складной кож, открыл его и, не слушая ее протестов, мигом срезал с ее быстро опухающей ноги парусиновую тенниску. Прямо на куски раскромсал. В чем она теперь ходить будет? Ольга так расстроилась, что только об этом и думала все время, пока они ехали в районную больницу, и пока там ее осматривал хирург, и пока ей делали рентген, а потом накладывали гипс — какая-то косточка там все-таки треснула, оказывается. И потом, по дороге из больницы в Семино, сидя на заднем сиденье машины рядом с непривычно молчаливой Галкой и почти засыпая от усталости и от обезболивающего укола, Ольга тревожилась главным образом о том, что опять осталась разутая. Не в шелковых же туфельках ей по саду лазать, правда? Или ее так и будут теперь все на руках носить, как последнюю калеку? Противно же…
Игорь Дмитриевич вынул Ольгу из машины и на руках отнес в ее спальню, и это было не так уж и противно. Наверное, потому, что она мало что соображала — мысли путались и глаза слипались. Она еще помнила, как Галка помогала ей раздеться, что-то сердито бухтя при этом, а потом уже ничего не помнила — провалилась в глубокий, черный, наполненный болью и тоской сон.
Боль, тоска, и безнадежность, и страх — вдруг кто-нибудь узнает, — и стыд — терпишь и молчишь, значит, сама и виновата. И никакого просвета, никакой надежды, ничего не изменится. У нее просто не хватит сил что-то изменить, не хватает сил даже на то, чтобы встать и приготовить завтрак! Но встать обязательно надо, потому что, если она не приготовит завтрак, будет еще хуже… Гриша, пожалуйста, не кричи, соседи услышат, не надо, мне больно, не трогай, я сейчас сама встану, не надо, пожалуйста, тише, пожалуйста, пожалуйста…
— Оленька, тише, не надо шевелиться… Очень болит, да?
Она с трудом разлепила веки — наверное, глаза опять отекли. Что же делать, придется звонить кому-то, чтобы сегодня подменили ее на дежурстве в отделении… Да нет, какое дежурство. Это было давно. А сейчас она — няня Чижика. Тогда почему у нее отекли глаза? Ольга с трудом подняла руку, ощупала лицо и успокоилась — глаза нисколько не отекли. И вообще, при чем тут глаза? Она же ногой ударилась, когда Чижика ловила.
— А где Чижик?
— Тише, тише. — В слабом свете ночника лицо Игоря Дмитриевича казалось каким-то незнакомым, она его только по голосу и узнала. — Больно, да? Сейчас я тебе таблеточку…
— Где Чижик? — настойчиво повторила Ольга, окончательно просыпаясь. Он что, опять ребенка без присмотра оставил?
— Анна дома, — успокоил он. — Саша-маленький их с Галкой вечером отвез. Галка пока с Анной побудет, а завтра днем мать приедет. Вячеслав Васильевич в санатории сейчас, так что она сможет недельку с Анной побыть.
— Кто такой Вячеслав Васильевич? — Ольга совершенно не понимала, о чем он говорит. Галка почему-то с Чижиком побудет, Инга Максимовна зачем-то приедет… — Почему Чижика в город увезли?
— Вячеслав Васильевич — муж моей матери, — терпеливо объяснил Игорь Дмитриевич. — Немолодой уже, болеет часто. Вот его в санаторий и отправили. Анна побудет в городе, пока ты не поправишься. Съешь таблеточку, а? Доктор сказал: если очень больно будет, надо тут же таблеточку глотать, и сразу…
— Ничего мне не больно, — отрезала Ольга, отталкивая его руку. — Не буду я гадость всякую глотать. И так уже стакан димедрола впороли…
— Значит, так надо было. — Он говорил с ней, как с больным ребенком. — Съешь таблеточку, а? Не могу я смотреть, как ты мучаешься…
— Чего это я мучаюсь? Подумаешь — на Сашу упала! А он не мучается? — Ольга раздражалась все больше и больше. — Зачем Чижика от меня увезли? Я что, заразная?
— Тише, тише. — Он склонился над ней еще ниже, тревожно вглядываясь в ее глаза, удерживая за плечи горячими шершавыми ладонями. — Тебе просто полежать придется, совсем недолго… Я с тобой здесь побуду, тетя Марина за тобой поухаживает… Съешь таблеточку, тебе же больно. Ты даже во сне говорила, что тебе больно. Слушай, а может, ты пить хочешь? Я компотику наварил, яблочного. Он остыл уже. Хочешь пить?
— Я есть хочу, — из чувства противоречия заявила Ольга и тут же поняла, что это чистая правда. Это потому, что сейчас ночь. Раньше во время ночных дежурств в больнице она всегда страшно хотела есть.
— Ой, как хорошо! — обрадовался Игорь Дмитриевич. — Курицу будешь? Жареную. И я сейчас салата накрошу. И хлеб замечательный есть, тетя Марина вечером свежий испекла, раз уж мы не уехали.
Он исчез и через несколько минут приволок полный поднос всякой еды, поставил его на тумбочку, нырнул в комнату Анны, вернулся с двумя подушками и, обхватив ее за плечи, приподнял и посадил, затолкав ей за спину подушки.
— Я что, парализована? — буркнула Ольга, с удивлением чувствуя, до чего приятно, когда за тобой ухаживают, как за больной. За ней никто ни разу в жизни не ухаживал, как за больной. Впрочем, она никогда и не болела.
— Халат дать? — Игорь Дмитриевич, наверное, заметил, как она все время тянет простыню к горлу, снял с кресла халат и положил ей на колени. — Сама оденешься? Я выйду. Если что — позови, я за дверью буду.
Ну, это уже слишком. Он что, и одевать ее сам собирается? Ольга торопливо влезла в халат, стараясь не зацепить заклеенный пластырем локоть, морщась и скрипя зубами, поворочалась в постели, одергивая и расправляя полы халата и завязывая пояс, откинула простыню к ногам и позвала: — Игорь Дмитриевич! Я готова.
Он тут же вошел, уселся на постель рядом с ней и стал со знанием дела резать курятину, раскладывать по тарелкам салат, мелко крошить петрушку на маленькой разделочной доске, которую, оказывается, принес из кухни.
И они долго с удовольствием ужинали — или завтракали? — вдвоем, и она с удовольствием слушала, как Игорь Дмитриевич рассказывает о своей жизни… Его строительное дело, оказывается, еще отец начал, но успел немного — умер семь лет назад. Отец очень болел, сердце…
Мать четыре года назад опять замуж вышла. Вячеслав Васильевич у нее хороший, но тоже все время болеет. У него есть дочь от первого брака, Людмила, славная баба, они с матерью дружат, Людмила к ним в гости часто ездит, и помогает, и за отцом присматривает, когда мать к нему собирается. Они все ему, Игорю, очень сильно помогли, когда Наталья отступного потребовала за отказ от Анны. Наталья столько потребовала, что он один не собрал бы. А мать с Вячеславом Васильевичем, да и Людмила его — они все, что было, выложили, и у него кое-что нашлось, вот и не пришлось дело ликвидировать.
— Она что — деньги взяла? — не поверила Ольга. — Отдала дочку и взяла деньги? За Чижика?
— Почему это — отдала? Анны у нее и не было никогда… И рожать ее не хотела, а когда родила — так вскоре и бросила. Ушла от нас. А перед разводом предупредила: или плати, или ребенка заберу. Суды-то, как правило, детей с матерью оставляют. Тем более таких маленьких. Анну она не забрала бы, конечно. Зачем ей слепой ребенок? Она из-за этого и от меня ушла… Ну, потому что я не соглашался Анну в детский дом отдать. Мне один юрист посоветовал, чтобы я заставил ее официальный отказ подписать. Подписала! И очень довольна была — не ожидала, что я столько денег достану, на всякий случай просила столько, чтобы хоть половину получить.
Ольга испуганно смотрела на него и не хотела верить ни единому его слову. Конечно, она и раньше то и дело натыкалась в газетах на всякие ужасы. Но, во-первых, ужасы творили, безусловно, больные люди. Наркоманы какие-нибудь. А во-вторых, газеты врут, это все знают. А чтобы вот так, в жизни, да еще если касается Чижика…
— Ольга, — вдруг ни с того ни с сего спросил Игорь Дмитриевич. — А кто такой Гриша? Это твой муж,
