буквально ревет и ревет. Сейчас смеяться будет.
И Шурка тут же засмеялась сквозь слезы, опять вытирая ладонями глаза, быстро заговорила, откровенно разглядывая Игоря Дмитриевича:
— Вы — отец Чижика, правильно? Очень похожи, прям как две капли воды. Это очень хорошо, такая примета есть: если дочка на отца похожа — счастливой будет. Чижик обязательно счастливой будет! Чижик, ты будешь счастливой, вот увидишь! Ты уже счастливая, может, ты этого еще не знаешь, но потом…
— Я знаю, — важно встряла Анна в поток Шуркиных слов.
— Конечно, знаешь, — горячо согласилась Шурка и опять обхватила Ольгу за шею длинными тонкими руками. — С такой мамой кто хочешь счастливым будет. Оль, дай же ты мне адрес, наконец, а то опять потеряешься, где я тебя искать буду? Игорь Дмитриевич — вы ведь Игорь Дмитриевич, я правильно запомнила? Давайте визитку, я вам надоедать не буду, клянусь! Я просто вашей жене писать буду… И звонить… Не очень часто, вы не беспокойтесь!
— Шурка! — Ольга беспомощно трепыхнулась в ее руках, пытаясь остановить лавину слов. — Постой, замолчи на секунду, ты что-то совсем не то говоришь… Ты не поняла, все совсем не так…
Шурка выпустила ее из рук, отстранилась и испуганно вытаращила глаза:
— Да? А как? Чижик говорит: мама… Я думала…
— Оленька — моя мама, — гнула свое Анна. — Просто она не хочет с папой жениться. Но это ничего. Может, она потом передумает. Я подожду. И папа подождет. Да, па?
— Да. — Игорь Дмитриевич опять уставился на Ольгу этим своим ожидающим взглядом. — Я тоже подожду, раз так надо.
Ольга отступила к скамейке и села — ноги не держали. И так все невозможно запуталось, не хватало только публичного выяснения отношений. Сейчас еще и Шурка вцепится в нее мертвой хваткой — вынь да положь ей все подробности… Она Шуркину мертвую хватку знает, с Шуркиной мертвой хваткой даже Галкина ни в какое сравнение не идет… Инквизиторша.
— Ну и ничего, — сказала инквизиторша, тихо садясь рядом с ней. — Может, даже и правильно. Я тебя могу понять… после всего этого. — Она быстро глянула вслед родителям, и на ее полудетской мордашке на миг проступило какое-то не то брезгливое, не то циничное выражение. — Ты, Оль, главное, делай все так, чтобы тебе лучше было… Во, карандаш нашла. Где тебе мой адрес записать? Мы тут еще неделю будем, может, встретиться, а? Игорь Дмитриевич, вы не против?
— Мы тут у друзей. — Игорь Дмитриевич не отрывал взгляда от Ольги. — Может, мы у них и соберемся все? Как, Оленька, ты не против? Они очень хорошие люди, вам, Шура, они понравятся. Вот визитка, дайте-ка свой карандаш, я номер мобильника припишу.
Они говорили еще о чем-то, обменивались адресами, уточняли, когда и где можно встретиться прямо завтра и как дозвониться до Калмахелидзе, и Анна что-то чирикала про дельфинов, а Ольга сидела, молчала, держала Шурку за руку и смотрела на Чижика. Анна напялила свои стопудовые очки и придирчиво рассматривала Шурку. Шурка наконец заметила очки Чижика и замолчала, открыв рот и забыв дышать. Потом заглянула Ольге в лицо и шепнула испуганно:
— Твои, да?
Ольга молча кивнула, и они обе еще немного помолчали, а потом Шурка сказала, что ей пора, быстро клюнула Ольгу в щеку мокрыми детскими губами, неохотно поднялась и быстро пошла прочь. Через несколько шагов остановилась, оглянулась и громко сказала:
— Оль, я тебя ни на минуту не забывала, честное слово. Анька, тебе повезло. У тебя все будет хорошо. Игорь Дмитриевич, вы хороший. Пока!
Несколько человек в толпе оглянулись на нее с недоумением и интересом. А она отвернулась и пошла очень гордой и независимой походкой, развернув узкие прямые плечи и высоко подняв голову. Совсем ребенок…
— Красавец какой. — Голос Игоря Дмитриевича вывел Ольгу из ступора. — Я таких красивых мужиков не видал никогда… Теперь понятно, почему ты за него пошла…
— Кто красавец? — не сразу поняла Ольга, проследила за его взглядом и искренне удивилась: — Это Шуркин отец, что ли, красавец? Ну и ну… Игорь Дмитриевич, да вы-то гораздо красивее.
И, только заметив его растерянность, поняла, что ляпнула совершенно не то. И смутилась чуть не до слез, и хотела сказать, что имела в виду совсем не внешность, но это было бы и вовсе глупо, тем более что именно внешность она и имела в виду… Фу, как неловко получилось.
— Па, ты не веришь, что ли? — Анна похлопала отца ладошкой по щеке, обращая на себя его внимание. — Это чистая правда, ты красивее, чем Кощей Бессмертный.
Игорь Дмитриевич прижался головой к голове дочери и захохотал. И Ольга засмеялась с облегчением, и Анна хитро хихикнула в ухо отцу. А потом они услышали возмущенный галдеж целой толпы Калмахелидзе:
— Нет, как это понимать, слюшай? Мы их там ждем, ждем, а они тут развлекаются! Та шо ж таке робится? Батоно Игорю! Шо вы уси так смиетесь?
Игорь вытер глаза, обернулся к Калмахелидзе и радостно заявил:
— Братцы! Ольга и Чижик считают меня красавцем! Гораздо красивее Кощея Бессмертного! Можете себе представить?
— А шо, — согласилась Этери. — Я так можу.
И теперь уже захохотали все, а Ольга смеялась еще и потому, что она единственная совершенно точно знала, что ничего смешного тут нет. Это скорее грустно — как она может говорить о какой-то там красоте. Как кто-то может вообще что-то там говорить о красоте. Всю жизнь Григорий говорил ей, что она безобразна, ну, в лучшем случае — просто дурнушка. Да и остальные считали ее серой мышкой. Просто не замечали или откровенно жалели — до той минуты, пока она не сняла свои ужасные очки… Ах, это же просто другой человек! С ума сойти! Кто бы мог подумать!.. И ведь все они думали, будто делают ей комплимент. Нет, это не грустно, это просто глупо, это действительно смешно. И правильно все делают, что смеются. Не плакать же, в самом деле…
Хорошо Шурке, она умеет плакать и смеяться одновременно.
Глава 24
Игорь никак не ожидал, что отдых получится таким трудоемким. Но, как ни странно, Ольге весь этот сумасшедший дом, кажется, нравится. Главной буйнопомешанной была, безусловно, Шурка. Прямо не девчонка, а стихийное бедствие какое-то. Калмахелидзе и так сроду терпением и кротостью не отличались, а в присутствии Шурки и вовсе пошли вразнос. На следующий же день после встречи Шурка заявилась к Калмахелидзе ни свет ни заря, прямо перед завтраком — а завтракали здесь обычно в восемь часов, — и сразу заявила, что умирает от голода, что мясо невинно убиенных животных не ест из принципа, что Этери — душка, батоно Павел — крутой мен, дети — то, что надо, а Кобу придется перевоспитывать, и она, Шурка, готова лично этим заняться прямо сейчас. Для этой цели ей, Шурке, необходим хороший кусок мяса: вы что, не видите, как бедный пес хочет кушать? Собаки не бывают злыми от природы, собаки бывают злыми только от голода. Тетя Катя, этот кусок в уксусе не вымачивали? Нет? Замечательно. Кобушка, Кобочка, Кобульчик, на-ка, бедненький, замори червячка… И кончай рычать, скотина, ты у меня сейчас получишь… Хочешь блинчик? Этери, с чем это у вас блины? С курагой? Теперь понятно, почему бедненький Кобыльчик их жрать не хочет! Где вы видели нормальную собаку, которая будет есть такой ужас? Кобаньчик, будешь яйцо? Батоно Паша, какого черта эта тварь ничего не жрет? Дети, перестаньте ржать, Ольга, не пихай меня локтем, Анька, скажи ей, чтобы не пихалась, тебя она послушается… Игорь Дмитриевич, что вы молчите? Наведите, наконец, порядок! В этом доме есть хоть у кого-нибудь хоть какой-нибудь авторитет? Тетя Катя, мне еще чайку, если вам не жалко…
И так весь день. И так все дни с тех пор. Потому что Шурка приезжала каждый день с утра и уезжала вечером на последнем рейсовом автобусе. И ее присутствие мгновенно влияло на всех самым пагубным образом. Все начинали не говорить, а орать, не смеяться, а ржать, не ходить, а носиться сломя голову, и даже дельфины при ней, кажется, свиристели пронзительней, плавали стремительней, выпрыгивали из
