Нонна, обычно не выносившая вони, шла и улыбалась во тьму.
– Что, что? Никита, госсподи?!
Они ввалились взмокшие, встрепанные, накрученные до предела. Динка плакала. Она и на улице плакала, а теперь в тепле, ее затрясло неудержимо и страшно.
Мама Никиты никак не могла взять в толк, что случилось.
– Никита, быстро объясни, в чем дело?
– Джимка пропал.
Динка всхлипнула с невольной злостью. Сейчас, конечно, милая мама выдаст что-нибудь вроде: «Ну, подумаешь, пропал, тоже мне трагедия. Завтра сам прибежит».
Она-то знала, что не прибежит. Чувствовала. Не прибежит он, никогда! Ничего хорошего больше не будет в мире.
– Так. Где пропал?
– У «Магнита».
– Когда?
– Часа, э-э-э… полтора назад.
– Искали?
– Да, мам, мы все там обегали, всех спрашивали. Никто ничего… Как в воду канул.
– А вот это отлично, – сказала мама ужасную вещь. – Значит, под машину не попал, там место людное, уж точно кто-нибудь заметил бы.
– Под ма-ашинуууууу, – взвыла Динка. Под машину, как Арс! Она гнала эту мысль от себя, отпихивала, отодвигала изо всех сил, а все равно перед глазами маячило – маленькое тельце на обочине, черная проталина крови в снегу…
– Тихо! – рявкнула мама.
Динка замолчала. От изумления.
– Держи полотенце, вместо платка, глаза вытри. Так, дети. Я сейчас Андрею позвоню, он на машине. Объедем район, там бараки, дворы, помойки – будем искать, звать. Там собак немеряно, наверняка увязался за какой-нибудь шавкой. Вроде там целую стаю видели дворовых, давно уже бегают. Если не найдем – будем объявления на столбы клеить, дома распечатаем на принтере, а в понедельник я в газету дам информацию. Город маленький, в конце концов кто-нибудь его отыщет.
Динка слушала и ушам не верила. Она думала, эта женщина в очках просто выставит ее из дома. Мол, поздно уже, холодно, спать пора. Вот тетя, к примеру… тетя бы поохала, а потом так бы и сказала: утро вечера мудренее, что ж поделаешь, по домам надо, ребятки.
А эта, как ее? Лариса Олеговна собиралась помогать им всерьез. И, в отличие от Динки, прекрасно знала, что нужно делать.
– Никита, быстро чайник ставь, на вас смотреть страшно, синие все.
– Н-не надо ча-чайник…
Какой может быть чай, если Джимка пропал?
– Хм, Дина. Пока машина, пока я оденусь, пока выйдем – еще минут пятнадцать-двадцать пройдет. Никита, достань, кстати, девушке свой серый свитер, чтоб не тряслась. Сколько мы ездить будем – час, два, три? Вернемся наверняка поздно. Так что пейте чай, грейтесь, пока возможность есть. Реветь все равно без толку – будем искать, ничего страшного еще не случилось, будем надеяться.
Надеяться… Динку передернуло. Нет такого слова – надеяться. После Арса, после Будки… на что?
Никита молча помог ей стащить дубленку и повел в ванную. Прямо в ботинках. На полу оставались быстро тающие ошметки мокрого снега.
Она долго окунала лицо в ледяную воду, Никита ждал за спиной. Потом ожесточенно терла щеки полотенцем, а Никита все ждал. Он забрал у нее полотенце, вывел в кухню, налил чаю. Динка обняла кружку – горячая, какое счастье! – и наконец-то посмотрела на него. Никита размеренно мешал ложечкой сахар. Такое спокойствие полоснуло по сердцу.
– Ты чего? Уже расслабился, да?
– Мама права, – он бросил ложечку, – сейчас Андрей приедет, будем искать. А в панику впадать бесполезно.
– Ты что… думаешь найдем?
– Найдем. – Никита отхлебнул из кружки. Из той самой, которую не так давно подарила ему Динка. Долго искала, специально, чтоб с нарисованным щенком. Больно было смотреть теперь на этого щенка, а Никиту, кажется, ничего не брало – пил себе и пил. Ерошил челку, и только между бровей проступала вертикальная морщинка.
И Динка вдруг… сломалась, что ли? Она ведь знала точно, что мир полон равнодушия. Равнодушия и одиночества. Что никто никому не нужен. Что никакой надежды нет. Она долго училась никому не верить, потому что потом – больно. Лучше уж сразу ждать худшего – все равно всегда сбывается только плохое.
А тут два человека спокойно и твердо верили, что мир – добрый. И собирались действовать, пока она, Динка, устраивала истерику.
Искать. Спасать. Надеяться.
Никита ее больше не утешал, только погладил по плечу и вышел в коридор – свитер искать, что ли? Динка слышала, как у него зазвонил телефон.
Она пила чай.
Пила, обжигая губы, грея руки, боясь спугнуть осторожный свет, который разгорался где-то в заледеневшем сердце. Почему они так уверены, что все будет хорошо? Неужели они что-то знают, чего не знает она? Неужели – ну на одну капельку, на одну секундочку – она тоже может поверить, что все так и будет…
– Джимка, отстать!
Ну сердилась она, да, сердилась. А что? Имеет право.
Она притащила Стаса к себе домой, вместе со щенком, потому что совершенно не представляла, что делать дальше.
Предки, слава богу, отсутствовали. Не то чтобы она напрягалась, но лишние расспросы сейчас ни к чему.
Стас, оживившийся было, когда она пригласила его к себе, несколько сник. Он не понимал, что происходит, но старался скрыть беспокойство. Вместо уютных посиделок у нее в комнате, на мягком диванчике, которые он уже предвкушал, вместо ее сладких губ, он недоуменно парился над второй кружкой чая, а Нонна нарезала по кухне круги, как пантера, как рысь, как саблезубая тигрица. За Нонной радостно семенил щенок. Ему нравилось кровожадно нападать на ее тапки.
«Никита предатель, предатель, предатель, – твердила про себя Нонна. – Месть должна быть страшной. Ну и?..»
Страшная месть висела сейчас у нее на ноге, норовя отгрызть ее к чертовой бабушке. Страшная месть, которую подсунул неумолимый случай. Минут через десять, умаявшись, Джимка, шумно вылакав из миски молоко, которое она ему налила, завалился наконец под стол. И что теперь? Она представила, как Никита сейчас мечется по темным замороженным улицам, срывает горло от крика, вглядываясь в темноту. Так ему и надо. Пусть побегает. Но что же дальше?
У мести есть свои законы, и они жестоки. Хочешь отомстить – ударь в самое больное место. Нонна до сих пор никому не мстила, но ведь в каждом третьем голливудском боевике у героя похищают жену, расплющивают ее катком, топят невинного кота в аквариуме и гвоздями прибивают к холодильнику любимую канарейку. И всем хорошо. Кроме жены, кота и канарейки, разумеется.
Никитос очень любит Джимку, очень…
Но ведь не станет же она его того… к холодильнику?
Тем более в боевиках, помянув своих домашних любимцев скупой мужской слезой, главный герой берет в зубы бензопилу, в кулаки – по гранатомету, и наносит мстителям ответный дружественный визит.
Нонна побарабанила по столу, слушая, как глухо щелкают ее длинные полированные ногти, потом заглянула под стол, как будто щенок мог сбежать. Тот безмятежно дрых.
Надо что-то делать. Что-то делать. Надо, надо, надо!
