— Я не меньше вашего удивился, сэр, когда впервые обнаружил у него эти феноменальные способности. Как-то утром я погнался за ним, хотел дать ему подзатыльник…
— Господи, Дживс! Вы?!
— Да, сэр. Мальчик чрезмерно прямодушен, он позволил себе оскорбительные замечания по поводу моей внешности.
— И что же он сказал?
— Не помню, сэр, — сухо сказал Дживс. — Но нечто оскорбительное. Я хотел его проучить, но он без труда опередил меня на добрые двадцать ярдов и скрылся.
— Но это же просто фантастика, Дживс! Хотя, постойте — если он такое чудо природы, почему никто в деревне об этом не знает? Он же наверняка играет с другими мальчиками?
— Нет, сэр. Харольд — слуга его светлости, и не желает водиться с деревенскими.
— Ага, он к тому же сноб.
— Он придает большое значение различию между классами, сэр.
— А вы твердо уверены в его выдающихся спринтерских способностях? — спросил Бинго. — Я хочу сказать, в таких делах нужно знать наверное.
— Если вы желаете лично убедиться, сэр, мне ничего не стоит устроить пробный забег.
— Признаться, так мне было бы спокойнее, — сказал я.
— Тогда, если мне будет позволено взять шиллинг из тех денег, что лежат на туалетном столике…
— Зачем вам шиллинг?
— Я дам его Харольду с условием, что он сделает какое-нибудь оскорбительное замечание по поводу величественной походки второго лакея, сэр. Сам Чарльз чрезвычайно высокого мнения о своей выправке, и наверняка заставит нашего бегуна показать все, на что он способен. Если вы соблаговолите подойти через полчаса к окну в коридоре на втором этаже, которое выходит на задний двор…
Никогда в жизни я так быстро не одевался, как в тот раз. Обычно я наряжаюсь не спеша, с большой тщательностью: по нескольку раз перевязываю галстук, разглядываю, как сидят брюки; но в то утро я был так возбужден, что мне было не до галстуков. Я надел первое, что подвернулось под руку, и уже за четверть часа до назначенного срока стоял у окна вместе с Бинго.
Окно в коридоре выходит на мощеный внутренний двор, обнесенный высокой оградой с проходом в виде арки. До арки ярдов двадцать, за стеной начинается дорога и через тридцать ярдов скрывается в густом кустарнике. Я поставил себя на место парнишки и попытался представить, что бы я стал делать, если бы за мной гнался второй лакей. Очевидно, мне бы не оставалось ничего иного, как дунуть со всех ног к кустарнику и спрятаться в чаще. А для это нужно пробежать не менее пятидесяти ярдов. Что ж, превосходная проверка. Если старине Харольду удастся добежать до кустов прежде, чем его настигнет второй лакей, ни один певчий в Англии не сможет дать ему тридцать ярдов форы на стоярдовой дистанции. Я дрожал от нетерпения, мне казалось, что прошла целая вечность, как вдруг снаружи послышались неясные звуки, и на задний двор выкатилось нечто похожее на голубой шар, облепленный множеством пуговиц, и понеслось к арке с резвостью мустанга-трехлетки. Через две секунды на сцене появился второй лакей и изо всех сил припустил за ним.
Это было великолепно. Просто великолепно. Мальчишка не оставил сопернику никаких шансов. Задолго до того, как второй лакей пробежал половину дистанции, Харольд уже скрылся в зарослях и швырял оттуда камни в своего преследователя. Я отошел от окна, потрясенный до глубины души; встретив на лестнице Дживса, я от волнения едва не схватил его за руки.
— Дживс, — сказал я. — Вы меня убедили. Вустер ставит на этого мальчика последнюю рубашку.
— Очень хорошо, сэр, — сказал Дживс.
Игра на тотализаторе в небольшом местечке имеет один недостаток: напав на золотую жилу, нельзя по-настоящему развернуться — другие игроки тотчас пронюхают и заподозрят неладное. Физиономия у Стеглза прыщавая, но котелок варит нормально, и если бы я поставил на Харольда действительно крупную сумму, он тотчас же понял бы, что тут дело нечисто. Я все же рискнул сделать приличные ставки для всех участников синдиката, хотя гораздо меньше, чем мне хотелось. Стеглз явно забеспокоился. Он даже начал расспрашивать в деревне о Харольде, но ничего не узнал, и в конце концов, видимо, решил, что я полагаюсь на тридцатиярдовую фору. Больше всего ставок делалось на победу Джимми Гуда, получившего фору в десять ярдов (выплата семь к одному) и на Александра Батлерта с форой в шесть ярдов (одиннадцать к четырем). За прошлогоднего фаворита Уилли Чамберса предлагали два к одному, но никто пока на него не поставил.
Мы решили не полагаться на волю случая в таком серьезном деле и, оформив пари на прекрасных условиях — сто к двенадцати, принялись серьезно тренировать Харольда. Это оказалось весьма утомительным делом, теперь я понимаю, отчего все знаменитые тренеры так угрюмы, молчаливы, с печатью пережитых страданий на лицах. Оказалось, что мальчишку ни на секунду нельзя оставлять без присмотра. Мы твердили ему о грядущей славе, о том, как будет гордиться его мать, когда узнает, что он выиграл настоящий кубок — все без толку. Как только он понял, что тренироваться означает не курить, не обжираться макаронами и делать физические упражнения, он всеми силами старался увильнуть от тренировок, и только благодаря неусыпной бдительности нам удавалось держать его хоть в какой-то форме. Что касается собственно тренировок, мы — с помощью второго лакея — наладили отработку коротких спуртов по утрам. Пришлось, конечно, раскошелиться, но тут уж ничего не поделаешь. Гораздо труднее было заставить его соблюдать спортивный режим. Попробуйте держать мальчишку в форме, если, стоит дворецкому отвернуться, он прикладывается к бутылке в буфетной или кладет в карман пригоршню турецких сигарет из курительной комнаты. Оставалось надеяться лишь на его выдающийся спринтерский талант.
Однажды вечером Бинго вернулся после гольфа и рассказал историю, которая меня не на шутку встревожила. После обеда он — со спортивно-оздоровительными целями — брал с собой на гольф Харольда в качестве подносчика клюшек.
Сначала дуралей Бинго воспринял это происшествие лишь с комической стороны. Можно сказать, весь искрился весельем, когда мне рассказывал.
— Послушай, сегодня днем я чуть со смеху не лопнул, — сказал он. — Ты бы видел физиономию Стеглза.
— Стеглза? А что случилось?
— Он буквально остолбенел, когда увидел, как бегает Харольд.
Сердце у меня сжалось от мрачных предчувствий.
— Только этого не хватало! Ты что же, позволил Харольду бежать при Стеглзе?
У Бинго лицо вытянулось.
— Черт возьми, я, кажется, свалял дурака, — мрачно сказал Бинго. — Впрочем, я тут ни при чем. Мы со Стеглзом играли в гольф и, когда закончили партию, зашли в бар гольф-клуба выпить, а Харольд остался на улице с клюшками. Через пять минут выходим, смотрим — мальчишка на гравиевой дорожке отрабатывает дальний удар: изо всей силы лупит по камням лучшей клюшкой Стеглза. Когда он нас увидел, то бросил клюшку и с быстротой молнии скрылся за горизонтом. Стеглз просто онемел. Должен сказать, я и сам был поражен. Он еще никогда так не бегал. Досадно, конечно, что так вышло; но, с другой стороны, — повеселел Бинго, — какое это имеет значение? Ставки сделаны, причем на отличных условиях. Даже если все узнают о талантах Харольда — не велика беда. Он выйдет на старт фаворитом, нам это никак не повредит.
Мы с Дживсом переглянулись.
— Повредит, если он вовсе не выйдет на старт.
— Совершенно верно, сэр.
— Что вы хотите сказать? — спросил Бинго.
— А то, что Стеглз может вывести его из строя до начала забега, — ответил я.
— Ах, черт! Об этом я не подумал. — Бинго побледнел. — Ты это серьезно?
— Вполне. Во всяком случае, попытается. Стеглз на все способен. Отныне, Дживс, мы будем беречь Харольда, как зеницу ока.
— Конечно, сэр.
