мертвенно-бледного лица высокомерие Бобби как ветром сдуло, на смену ему хлынула былая любовь, сострадание, женская нежность и все прочее, она кинулась к нему, как тигрица, нашедшая, наконец, пропавшего тигренка.
— Реджи! Реджи, милый, что с тобой? — воскликнула она. Выражение, с которым она смотрела на Селедку, на глазах становилось все более и более нежным. Короче говоря, его страдания тронули ее сердце, как это часто случается с представительницами слабого пола. Эту черту женского характера любят воспевать поэты. Вы наверняка помните известные строки: «В минуты счастья и покоя, о, женщины, вы что-то-там-такое. Когда же та-та-та невзгоды, вы та-та-та венец природы» [91].
Она повернулась ко мне и зарычала, как разъяренная волчица.
— Что ты сделал с моим бедным ягненком? — спросила она, бросив на меня угрожающий взгляд, который мог бы сорвать первый приз на ежегодном конкурсе угрожающих взглядов в Центральных графствах. Я едва успел объяснить ей, что это не я, а злой рок согнал румянец счастья и радости с лица бедного ягненка, как вернулась тетя Далия. В руках у нее был листок бумаги.
— Я оказалась права, — сказала она. — Когда Апджон решил опубликовать книгу, он, как и следовало ожидать, первым делом подписался на пересылку ему газетных вырезок с рецензиями. Вот что я нашла на столе в холле. Это ваш отзыв на его брошюру, Сельдинг; я просмотрела статью по пути сюда: неудивительно, что она привела его в бешенство. Сейчас я вам прочту.
Как я и предполагал — а вы знаете, у меня для этого были веские основания, — отзыв, написанный Селедкой, никак нельзя было отнести к разряду хвалебных, и на меня лично он подействовал как освежающий фруктовый десерт. Я получил огромное удовольствие. Рецензия заканчивалась так:
«Возможно, что Обри Апджон изменил бы свой взгляд на приготовительные школы, если бы ему самому довелось отбывать срок в Малверн-Хаусе, Брамли-он-Си, где он насаждал палочную дисциплину, достойную Дотбойз-холла. Те, кому выпало несчастье это испытать, никогда не забудут сосиски по воскресеньям, изготовленные из мяса тех несчастных хрюшек, что испустили дух, оплакиваемые чадами и домочадцами, от сапа, ящура и туберкулеза».
До того момента, как моя престарелая родственница прочла заключительный пассаж, Селедка сидел, смиренно сложив ладони вместе, и время от времени кивал головой с видом: «Да, едкая, но абсолютно справедливая критика». Но тут он совершил еще один прыжок в высоту сидя, перекрыв все прежние рекорды сразу на несколько дюймов. Я мимоходом подумал, что, если ему не удастся найти других источников дохода, он вполне сможет зарабатывать на жизнь, выступая акробатом в цирке.
— Но я этого не писал! — Он даже задохнулся от возмущения.
— Тем не менее здесь это написано — черным по белому.
— Это клевета!
— Того же мнения придерживается и Апджон вкупе со своим адвокатом. Должна признаться, на мой взгляд, этот текст вполне тянет на пять тысяч фунтов.
— Дайте взглянуть! — воскликнул Селедка. — Ничего не понимаю. Нет, одну секунду, милая. Не сейчас. Чуть позже, пожалуйста. Мне нужно сосредоточиться, — сказал он, потому что Бобби бросилась к нему и прильнула к его груди, словно ветка плюща к садовой ограде.
— Реджи! — простонала она — да, именно простонала. — Это я!
— Что ты?
— Этот абзац, который только что прочла миссис Траверс. Помнишь, как-то мы обедали вместе, ты показал мне корректуру этой статьи и попросил забросить ее в редакцию, потому что спешил на гольф. После твоего ухода я перечла статью еще раз и увидела, что ты пропустил этот эпизод с сосисками — видимо, случайно, — и так как мне он показался таким остроумным и забавным… Короче говоря, я его туда вписала. На мой взгляд, получилась прекрасная концовка…
Глава XIV
В комнате воцарилось молчание. Нарушила его моя тетушка. «Ну и дела!» — сказала она. Селедка молча хлопал глазами — прежде мне приходилось видеть у него такое выражение лица на турнирах по боксу, когда он получал удар по какому-нибудь чувствительному месту, скажем, по носу. Посетила ли его мысль схватить Бобби за шею и открутить ее рыжую башку — сказать не берусь, но если и посетила, то лишь как минутное наважденье, потому что любовь вскоре пересилила все прочие чувства. Бобби называла его ягненком, и, когда он заговорил, в его голосе звучала кротость, которой славятся именно эти представители парнокопытных.
— Понятно. Вот, оказывается, как все было, — произнес он.
— Что я натворила!
— Да ладно, пустяки.
— Ты когда-нибудь мне простишь?
— Какой разговор…
— Я хотела, как лучше.
— Понимаю.
— Это и вправду может тебе здорово навредить?
— Думаю, предстоит неприятный разговор с Главным.
— О, Реджи!
— Ничего страшного.
— Я погубила твою карьеру!
— Ерунда. «Рецензии по четвергам» не единственная газета в Лондоне. Выгонят — устроюсь в другом месте.
Это плохо вязалось с тем, что он только что говорил мне насчет черного списка, но я почел за благо не распространяться на эту тему: я заметил, его слова очень утешают Бобби, и мне не хотелось добавлять ложку дегтя и портить ей настроение. Никогда не пытайтесь вырывать чашу радости из рук девушки, особенно если она уже поднесла ее к губам и сделала большой глоток.
— Конечно, устроишься, — сказала она. — Такого ценного сотрудника любая газета будет рада заполучить.
— Они просто передерутся из-за него, — подхватил я. — Такие, как Селедка, на дороге не валяются.
— Ты такой умный!
— Спасибо.
— Да я не о тебе, балда. О Реджи.
— Ну да, конечно. У Селедки уйма достоинств.
— И тем не менее, — сказала тетя Далия, — когда вернется Апджон, я считаю, вам надо постараться завоевать его расположение.
Я понял, к чему она клонит. Из серии «приковывай стальными обручами».
— Тетя Далия права, — сказал я. — Постарайся ему понравиться, и, возможно, он отзовет свой иск.
— Куда он денется! Никто не в силах устоять перед тобой, милый.
— Ты так считаешь, милая?
— Конечно, милый.
— Что ж, будем надеяться, милая, что ты права. А пока, — сказал Селедка, — если я немедленно не выпью виски с содовой, я скончаюсь в страшных судорогах. Миссис Траверс, вы не возражаете, если я схожу поищу виски?
— Я как раз сама хотела вам это предложить. «Скачи к ручью и напейся вволю, мой бедный олень»[92].
— Мне тоже не мешает подкрепиться, — сказала Бобби.
— И мне, — сказал я, подхваченный волной всеобщего энтузиазма. — Хотя я бы предпочел не виски,
