лепеча какие-то бессвязные слова, заливаемые слезами.
Вдруг он отскочил в противную сторону, как бы отторгнутый невидимою рукою…
— И я смею называться твоим сыном! Ты плачешь, ты несчастна! Кто же виной твоего несчастия? Я отнял у тебя последние деньги, обещая тебе золотые горы в будущем; для меня покинула ты родную сторону; чрез меня ты в рубище, в позорной нищете, кормишься подаянием… Всё, всё потому, что я бесстыдно лгал, что я тебя обманывал.
— Я не виню тебя, не виню! — проговорила старушка сквозь слезы.
— Вместо того чтоб утешить тебя собою, обеспечить твою старость, я приготовил тебе нищету на всю жизнь… Да, на всю… И у меня, ты знаешь, ничего нет… Мало того, скажу тебе, матушка, больше: я чиновник, выгнанный из службы, я человек, которого умные люди называют сумасшедшим. Каков твой сын? Он умрет с голоду в главах твоих, потому что не умеет ничего делать, как надо, так говорили люди, которые отказали ему в куске хлеба… Правда, правда! И ты умрешь с голоду, умрешь, когда в какой-нибудь день ни одному прохожему не придет на мысль похвастать своею благотворительностию… Не правда ли?
Мать отвечала ему рыданиями.
— Постой! — вскрикнул он, озаренный внезапною мыслию. — Я еще могу загладить свою вину… погоди проклинать меня… Ты не умрешь в нищете. Ты будешь счастлива, ты будешь богата… клянусь тебе, матушка… Скорей, скорей, может быть, есть еще время…
И Клим опрометью побежал вон из комнаты…
— Куда же ты, куда? Постой, дитя мое! — кричала вслед ему старуха. — Я умру без тебя… Закрой мне глава… Мне тяжело, мне душно…
Но ответа не было. Старуха кой-как дотащилась до кровати и упала на нее без чувств…
Один из домов *** улицы был освещен великолепно. У подъезда беспрестанно останавливались экипажи, из которых лакеи высаживали мужчин, дам, девиц, вдов и сирот… Виноват, сирот, может быть, не было… но я так привык слышать их непосредственно следующих за вдовами, что не могу произнести одного слова без другого. Так, вспомнив какую-нибудь знаменитость, вы иногда невольно вспоминаете другое лицо, которое ставили с нею рядом современники или услужливые приятели… Привычка! Зала наполнялась народом… Таковский — надо вам знать, что мы у него в доме, — как-то необыкновенно сиял. На днях Марья Сергеевна, дочь его превосходительства, сочеталась законным браком с известным нам адъютантом, по обоюдному их согласию, как было сказано и в обыске… Ныне бал по случаю их свадьбы. Было людно и, кажется, весело. Молодые, по обыкновению, открыли бал, и танцы пошли своим порядком. За вистом сидело множество сослуживцев хозяина, начальников разных департаментов и отделений. Степан Глебыч был тут же целиком, то есть с дражайшею своею половиною. Владимир третьей степени красовался на его беспорочной манишке; играя в вист, он беспрестанно поглядывал то на него, то на свою милую супругу, которая сидела подле него и заботливо подбирала его взятки. Самое приличное занятие для супруги чиновного человека.
Сам хозяин играл также в карты; партнерами его были три генерала. Один со звездой и с лысиной; другой со звездой, без лысины; третий без звезды и без лысины. Хозяйка не сводила глаз с своих милых детей, то есть зятя и дочери; в промежутках танцев подходила к ним, целовала их в голову, в губы, в усы, во что попало.
— Ах, — говорила она со слезами, — желание мое исполнилось… Брак по любви — истинное счастье.
— Счастье, большое счастье! — говорил в то же время в другой комнате хозяин, выигравший три роббера кряду.
— Несчастная партия! Я погиб! — говорил тогда же экзекутор, которому шли дурные карты.
Вдруг все смутились, замолкли, стали прислушиваться.
— Пустите, пустите… мне непременно нужно! — кричал кто-то в прихожей нечеловечески громко, неистово… Затем послышалось какое-то отчаянное усилие, падение сбитого с ног человека и потом скорые неровные шаги в танцевальном зале…
— Сумасшедший! сумасшедший! — раздалось там во всех углах. Игроки вздрогнули и переглянулись между собою; экзекутор вскочил и бросился к двери, но в то же время в комнату, где сидели игроки, быстро вошел герой наш. Огонь дикого отчаяния горел в глазах его; он, очевидно, был в припадке безумного самозабвения…
— Сумасшедший, сумасшедший! — повторилось со всех сторон.
— Ваше превосходительство! — кричал он. — Я согласен, я женюсь… только скорее, скорее…
И он искал глазами генерала…
Экзекутор смекнул, в чем дело; он схватил его за руку с намерением вывести вон…
— Опомнитесь, опомнитесь!
Клим оттолкнул его, сделал несколько шагов вперед и обвел глазами комнату; испуганный хозяин сидел как окаменелый на своем кресле, закрыв картами лицо…
— Сударыня! — закричал Клим, увидев Марью Ивановну. — Я люблю вас, я согласен… где они? — скажите, скажите им… я согласен…
Экзекутор опять с силой схватил его за руку…
— Вы помешались! — воскликнул он. — Что вы делаете… Вы компрометируете мою жену!
— Вашу жену… а? я опоздал, опоздал…
Клим бросился вон; собравшиеся лакеи хотели остановить его, но он растискал всех и исчез.
Несколько минут длилось глубокое молчание. Первая опомнилась генеральша; она ужасно бесилась на лакеев и откомандировала Степана Глебыча в прихожую с каким-то секретным поручением. Потом подошла к мужу, шепнула ему, что он дурак, и велела опомниться. Таковский отнял карты от лица, робко взглянул кругом и сказал, будто рассуждая сам с собою:
— Сумасшедший, решительно сумасшедший!
— Кто он?.. мне кажется, я видел его где-то, — произнес генерал с звездой и лысиной…
— И мне лицо его как будто знакомо, — подхватил генерал со звездой без лысины.
— Странно, господа! и я как будто помню его, — дополнил генерал без звезды и без лысины.
— Кто же он!.. вы его знаете?
Все трое обратились с вопросительным взором к хозяину.
— Не знаю, господа, право, не знаю… Он был у меня только раз… приходил просить места.
— Ах, позвольте! вспомнил! Он и ко мне приходил за тем же!
— И ко мне!
— И ко мне!
Все трое вспомнили, что действительно видели героя нашего по одному и тому же случаю…
— Что же вы ему сказали?
— Мне, признаться, было тогда не до того… дело было перед крестинами… Я вышел к нему. Он заговорил что-то о бедности, о усердии. Я сейчас заметил, что он человек ненадежный… у него какие-то странные идеи…
— И я тоже заметил…
— И я.
— И я.
— Он и тогда уже сбивался в речах…
— Осмелюсь доложить, — смиренно произнес экзекутор, недавно возвратившийся из экспедиции. — Он еще тогда уж был не в своем уме, я сейчас догадался… Я ему предсказал — сумасшедший дом!
— Справедливо, и я заметил, что он был немножко помешан…
— Ну вот, право, и я тоже заметил.
— И я.
— И я.
— И потому я отказал ему наотрез.
— И я отказал…
Все повторили: «И я».
— И хорошо мы сделали, что все отказали ему… Что бы мы стали делать с сумасшедшим… Он бы
