пребывал в напряжении. Идти было тяжело. Лианы путались под ногами и били его по лицу. Приходилось ощупью пробираться между необъятными стволами гигантских деревьев. И повсюду вокруг него в густом подлеске не прекращались весьма подозрительные шорохи, а иногда даже и мелькало что-то живое. Трижды он едва не наступал прямо на змей, которые, извиваясь, поспешно отползали. Один раз между деревьями зло блеснули хищные кошачьи глаза. Впрочем, стоило Кейну приблизиться, и глаза погасли и скрылись.
ТАМ, ТАМ, ТАМ! — долетала безостановочная песнь барабанов. Война и смерть! — говорили они. Кровь и похоть! Жертвы на алтарях! Людоедские пиршества! Барабаны говорили о душе Африки, о духе джунглей, пели о богах, обитающих во внешних пространствах, о богах, ревущих и бормочущих по- звериному: человечество знало их, когда над миром только восходила заря веков. Боги с глазами зверей! — пели барабаны. Боги с клыкастыми пастями, с прожорливыми утробами, с когтистыми лапами! Черные боги!..
И еще о многом то кричали, то нашептывали барабаны, пока Кейн со всей возможной скрытностью пробирался по лесу. И где-то в глубине его души пробудилась некая струнка и зазвучала в такт барабанам. Ты тоже родной сын этой ночи, — приговаривали барабаны. В тебе самом — сила тьмы, дикая первобытная сила. Вернись во глубину веков! К НАМ, К НАМ, К НАМ! Позволь нам научить тебя, научить тебя, научить!..
Наконец Кейн выбрался из непролазных дебрей и ступил на четко видимую тропу. Впереди, за деревьями, проглянули деревенские огни: отблески пламени проникали сквозь щели ограды. Кейн быстрым шагом двинулся по тропе.
Он шел тихо и осторожно, держа рапиру перед собой. Глаз пытался различить малейшее движение впереди. Деревья, стоявшие по сторонам, казались угрюмо замершими великанами; где-то высоко вверху над тропой их ветви сплетались в сплошной полог, и дальше нескольких шагов попросту ничего не было видно.
Подобно темному призраку, двигался он по мглистой тропе, держа в постоянном напряжении и ухо, и глаз… И все-таки ничто не предупредило его об опасности. Громадный расплывчатый силуэт выдвинулся из теней и беззвучно сшиб его с ног.
Глава 4
ЧЕРНЫЙ БОГ
ТУП, ТУП, ТУП! — с мертвящей монотонностью повторял невидимый барабан. Теперь Кейн знал, что барабан говорил о нем, да, о нем, на все лады насмехаясь: ТУП, ТУП, ТУП! ГЛУП, ГЛУП, ГЛУП! Источник рокота то уносился в немыслимую даль, то, наоборот, приближался вплотную: протяни руку — и коснешься. И вот наконец ритм барабана совпал с биением крови в висках, то и другое размеренно повторяло: ГЛУП, ГЛУП, ГЛУП, ГЛУП…
Туман в мозгу постепенно рассеивался. Кейн попытался поднять руку, чтобы пощупать голову, но обнаружил, что крепко связан по рукам и ногам. Он лежал на полу хижины… один, или здесь был кто-то еще? Кейн вывернул шею, оглядывая свою тюрьму. Нет, он был не один. Из темноты на него смотрела пара блестящих глаз. Смутная тень постепенно обретала конкретную форму, и Кейн решил, что это-то, верно, и был человек, ударивший его на тропе. Но почти сразу переменил свое мнение. Этому человеку просто не под силу было бы нанести подобный удар. Он был тощий, высохший и морщинистый. Живыми в этих мощах казались только глаза. Змеиные глаза.
Он сидел на корточках возле двери, почти голый, если не считать набедренной повязки да еще обычного набора всевозможных браслетов на руках и ногах. Кроме украшений по всему телу старика были развешаны амулеты из слонового бивня, кости и кожи — как звериной, так и человеческой. Кейн был потрясен, когда этот человек неожиданно заговорил с ним… по-английски.
— Ха, твоя проснулась! Зачем твоя сюда приходи, а?
Кейн, естественно, сейчас же задал неизбежный вопрос:
— Как вышло, что ты… говоришь на моем языке?
Туземец ухмыльнулся:
— Моя бывай рабом… долго-долго назад, когда моя была мальчик. Моя, Нлонга, великий могучий колдун! Другая такая человек больше нет! А ты — твоя ищи брата?
— Брата!.. — зарычал Кейн. — Я! Брата!.. А впрочем, я действительно разыскиваю одного человека.
Чернокожий кивнул.
— А что будет, — спросил он, — если твоя его находи?
— Он умрет!
Туземец вновь ухмыльнулся.
— Моя — могучий шаман! — заявил он ни к селу ни к городу. Потом склонился ниже: — Твоя ищи белый человек, глаза как у одна такая леопард, верно? Верно?.. — И он расхохотался, заметив реакцию Кейна. — Так вот, твоя слушай. Этот, Глаза-как-у-леопарда, и царь Сонга сильно-сильно договорись. Их теперь кровный братья, так. Твоя молчи! Моя твоя помогай, а твоя помогай моя. Так?
Кейн подозрительно осведомился:
— А с какой это радости ты мне собираешься помогать?
Шаман нагнулся над ним совсем уж вплотную и прошептал:
— Белый человек — правая рука Сонги. Царь Сонга сильней Нлонга. Белый человек — большая- большая колдун. Если белый брат Нлонги убивай Глаза-как-у-леопарда, он становись кровный побратим Нлонги. Тогда Нлонга становись сильней Сонга. Твоя-моя договорились, так!
И с этими словами он, что называется, испарился из хижины. Растворился в воздухе, как призрак. Кейн, пожалуй, не взялся бы утверждать, что весь их разговор ему попросту не примерещился.
Он видел отблеск костров, горевших снаружи. Барабаны еще продолжали греметь, но в этакой близи их голоса накладывались один на другой, утрачивая гипнотический ритм. Все сливалось в сплошной шум, в котором трудно было угадать какой-либо смысл, не говоря уже о мелодии. Явственно ощущалась только насмешка. Дикарская, злорадная и жестокая…
«Все ложь, — подумалось Кейну. Голова у него еще шла кругом. — Здешние джунгли лживы, точно лесная колдунья, что заманивает людей на погибель…»
Потом в хижину вошли два воина, два темнокожих гиганта, раскрашенные с головы до пят и с копьями в руках. Подняв англичанина, они вынесли его наружу. Он чувствовал, что они пересекли какое-то открытое место. Здесь Соломона поставили на ноги, прислонили спиной к столбу и привязали. Повсюду вокруг — сзади, спереди, по сторонам — кривлялись черные разрисованные рожи. Пламя костров то взвивалось, то опадало, и лица то были ясно видны, то пропадали во тьме. Наконец прямо напротив Кейна замаячило нечто огромное, бесформенное, непристойно уродливое. Жуткая, черная, как ночь, пародия на человека. Угрюмая, неподвижная, заляпанная кровью. Ужас. Душа Африки. Ее Черный бог.
Чуть впереди изваяния, по сторонам, на резных тронах из тикового дерева сидели двое мужчин. Тот, что справа, был, несомненно, местным уроженцем: настоящая гора малосимпатичной плоти, поросячьи глазки и мокрые красные губы на лице, отмеченном печатью многих пороков. Человек этот изо всех сил старался казаться величественным.
Второй же…
— Ах, месье, вот мы и встретились снова!
Говоривший мало чем напоминал теперь того учтивого негодяя, что морочил голову Кейну в горной пещере. Одежда его превратилась в тряпье, на лице прибавилось морщин. Прошедшие годы не только состарили его, он еще и заметно опустился. И все-таки глаза его горели прежней шальной безоглядностью, а голос был полон насмешки.
— Последний раз я слышал этот поганый голос в темной пещере, — спокойно сказал Кейн, — из которой ты удирал, как напуганная крыса.
— И верно, в тот раз все выглядело совершенно иначе, чем теперь, — невозмутимо ответствовал Ле
