вместе. Отбрасывать — и придумывать еще.
Роэл часто не поспевал за прыжками странного сознания своих новых знакомых. Он привык к более линейной логике. Первое время ужасно сердился и обижался, замыкался, воспринимая торопливые замечания как насмешку или намеренную провокацию. Если бы не Жазза, взявшаяся усердно оберегать «своего» гостя, наверняка разругался бы окончательно со многими и не смог бы позже, сломав предубеждение, наладить даже поверхностное знакомство. А так — привык. Стал иногда понимать их способ рассуждения. Это, в конце концов, куда проще, чем безошибочно угадать хотя бы раз, что вытворит неугомонная дочь старейшины в следующее мгновение! Может быть, погладит по голове как ребенка и принесет нектар. Или влепит подзатыльник. Еще страшнее — обидится и уйдет плакать.
Вот опять: утро, солнышко пока не думает прогревать стылую синеву у горизонта. А это лиловокрылое городское сокровище распахнуло дверь и стоит на пороге с самым угрожающим видом. То ли убьет, то ли выселит, то ли просто поздоровается…
— Я пойду и выпью чашечку воды. Если, вернувшись, не застану тебя стоящим перед входной дверью снаружи, забуду, как зовут. Понял?
Ответить Роэл, само собой, не успел. Дверь с сухим стуком закрылась. Босые пятки застучали по полу. Идет, не пользуясь крыльями. Значит, сильно сердита. Неприятно думать, что может перестать замечать.
Роэл вскочил и торопливо натянул легкие штаны и майку. Подмигнул отражению в маленьком зеркале. Приятно надеяться, что еще помнит, как его зовут. Многие в городе и об этом мечтают как о высшем достижении в жизни.
Но Жазза учит детей, уделяя им основную часть времени. И редко отвлекается на тех, кто подрос. Старейшина Зоэл сказал как-то, что у его дочери была семья. Давно. Потом прилетел корабль, еще до этих четырех, о которых знает Роэл. Сбросил машину по сбору нектара и группу лаббов, прошедших специальную подготовку. А перед этим обработал окрестности какой-то отравой. Она разлагалась быстро, исходный состав так и не смогли определить. Может, поэтому и удалось спасти лишь ничтожную горстку людей, дышавших ядом. Семьи Айа в их числе не оказалось. Жазза была далеко: улетала по делам. И выжила. С ее точки зрения, это предательство. Не спасти своих и даже не быть рядом, когда им стало совсем плохо.
Потом два выживших лабба по требованию изловивших их и'наэ связались с Ожэз и передали: яд не подействовал, а машина плохо работает в условиях старого леса. Сами они пока прячутся, но кормеры в бешенстве, и кара неминуема. На Ожэз выслушали и проект отравления кормеров закрыли. Перешли к идее точечного выжигания городов.
Роэл бегом миновал коридор и выскользнул за дверь, в теплый, густой предутренний туман. Зеленый, как все туманы сезона цветения мха та. Уже полный круг лепестков-дней в городе не стихает праздник.
Становление! А он, оказывается, все пропустил за умными беседами, ошарашено припомнил Роэл. Вслушался: где-то далеко шумят и смеются. Звенят крыльями. Наверняка малышня. Первые дни полета на собственных крыльях. Счастье, которого ему никогда не понять и не ощутить. Только окончательный дурак, Жазза права, мог верить, что крылья являются бесполезным рудиментом. Поумнеть-то можно. А вот заново отрастить этот самый рудимент — увы, нельзя.
Дверь решительно хлопнула.
— Что встал, как памятник? Подвигов за тобой пока не числится, — бросила Жазза и взлетела. — Пошли. И только посмей спросить куда.
— Не переживай, — беззаботно улыбнулся Роэл. — Я выпил нектар с пыльцой мха та. Сошел с ума и до сих пор исполняю любые твои капризы, ты ведь знаешь.
— Хоть одна умная мысль, — фыркнула Жазза. — Ладно. Скажу правду. Я тебя ворую. У папы, его инженеров и этого города — вообще. На три дня. Ты вялый, тощий и зеленый от ваших важных разговоров. Совершенно зеленый! Понял?
— Как приятно! — восхитился Роэл. — Не только помнишь, как меня зовут. Ты еще и изучила цвет моего лица. И переживаешь за меня. Я счастлив. Воруй.
Жазза сложила крылья и мягко приземлилась в траву с ничтожной высоты своего полета, удобной для беседы. Виновато дрогнула бровью и пошла рядом.
— Сама сидела всю ночь и гадала, зачем мне переживать из-за недоросля. К тому же бескрылого и довольно глупого. Вредно разрешать ловить себя и тем более безнаказанно таскать за крылья.
— Ты сильно хотела отомстить пилоту наэ'ро за тот, другой корабль?
— Да. Ты мне испортил жизнь. Тебе полагалось сойти с ума, вести себя мерзко и переломать мне крылья. Тогда я бы прикончила врага без всякой жалости. А что теперь?
— Надеешься, я окажусь-таки очень хитрым шпионом, только для вида притворившимся исправившимся и добрым? — предположил Роэл.
— Была такая мысль, — созналась Жазза. — Приятная по-своему. Обнадеживающая. Но вряд ли близкая к истине.
Роэл рассмеялся и извинился — увы, он не шпион.
Туман оседал на коже крошечными бархатными каплями. Чуть зеленоватыми, полными спор вездесущего мха та. Из-за буйства его цветения все люди сейчас избыточно эмоциональны. В каждом доме что ни день — ругаются и мирятся, выясняя накопившиеся за цикл недомолвки, излагая и прощая обиды. Хорошее время. «Злость не копится в чаше соцветия» — так говорят на Дзоэ про этот сезон. Обиды испаряются и уходят из мира.
А зеленые споры внедряются в листья и кору, прорастают серебряным пухом. Если бы они не погибли там, на Ожэз, вряд ли люди так изменились бы к худшему.
— Это началось давно, — отгадала мысли спутника Жазза. — Еще до метеоритного дождя и прочих дурных событий, изменивших природу Ожэз. Есть записи из старого архива. Отказаться и от крыльев, и от жизни в лесу задумала группа ученых. Они полагали, что недостаток агрессии сокращает потенциал развития и тормозит прогресс. И что, если извести лес, люди станут сильнее. Самостоятельнее. Мой отец считает, что не было никаких экспедиций на Дзоэ. Накопилось непонимание, оно перешло на новый уровень, конфликт так разросся, что привел к разделению и даже, наверное, бегству. Или изгнанию. Мы не знаем точно, но предполагаем, что именно поэтому колония высадившихся на Дзоэ оказалась столь велика, что смогла выжить и развиться.
— Может, и так, — покладисто кивнул Роэл.
Древность мало интересовала сейчас юношу. Куда занятнее другое. Почему Жазза ворует его из города пешком? И как далеко она намерена идти по прямой, не следуя нормальным тропинкам и собирая на свои обвисшие крылья дождь тяжелой росы с травы и мелкой поросли цветов? Они топают уже полную долю суток. Вот-вот блеснет между стволами проснувшееся низкое солнышко. Туман наполнится переливчатым сиянием утра — неповторимым, прекрасным и звонким.
Роэл решительно остановился и поймал за руку спутницу. Повернул спиной и стал бережно сгонять ладонями влагу с ее крыльев.
— Ведь сломаешь! Чудовищная беспечность! Единственные на всю планету по-настоящему лиловые крылья — и никакого к ним уважения со стороны владелицы. Зачем тебе такая красота досталась, ума не приложу. Ты ей не рада. И не стараешься сберечь.
— Знаешь, до сих пор очень хочу выяснить, — задумчиво пробормотала Жазза, на редкость терпеливо перенося назойливый уход за крыльями. — Почему ты меня не обидел тогда? Пыльца мха та — очень сильное средство. Ты просто должен был перестать себя контролировать.
— О да! Помнится, твой папа, когда выяснил про пыльцу в нектаре, гонял любимую дочь самой колючей веткой, найденной возле дома. На радость всему городу старался. Он прекрасно летает, хотя и немолод. Ты едва уворачивалась.
— Вот и ты не увиливай. Может, ты совсем извращенный наэ'ро? Не интересуешься девушками. Прилетит еще один такой пилот — и что нам делать?
— Я интересуюсь, — грустно сознался Роэл. — Только у тебя крылья. Как вообще обнимать крылатого человека? И все остальное — тоже… Вдруг сломаются? Никогда не прощу себе.
— Ты окончательный дурак. — В голосе не было и тени огорчения.
— И трепло, знаю. Слушай, давай не будем меня воровать. Ноги устали. Пойдем домой. Мне еще вспоминать малознакомый курс теории систем идентификации для важных друзей твоего отца. Три корабля
