Щекой чувствую пробуждение утреннего бриза. Чепуха! Ветер никак не скажется на траектории пули. Тридцать метров? Смешное расстояние для нашего оружия. Так что всё будет, как встарь: кто стреляет первым, тому и жить...
Внезапно Петрович тянется к кобуре и ныряет за Глебского. Тот, ещё не понимая, что за него уже всё решили, опускает руку к пистолету.
Я в падении выхватываю револьверы и открываю стрельбу.
До грунта с высоты моего роста лететь четверть секунды.
Скорострельность пистолетов выше револьверов. Их двое - я один. Восхода я так и не дождался. А ещё у меня изувечена правая рука. И я потерял много крови. А в жилах ладиль по-прежнему борется со свирипой. И мой противник на возвышении.
Но я жив. А значит, могу стрелять.
Я жив, пока стреляю.
Стреляю, значит, - существую.
По одному выстрелу я делаю с обоих стволов в полёте. Ещё два выстрела уже лёжа в грязи.
Баланс правой руки ужасен, но оба выстрела с левой попадают в цель: Глебский, потеряв интерес к нашему спору, заваливается на поддерживающего его сзади Петровича. Председатель открывает огонь. Вполне успешно. Два выстрела. Левая нога ниже колена отзывается острой болью. Ещё два моих выстрела против одного выстрела жигана. Он опять в меня попал! В ягодицу. Только сейчас грязь, поднятая падением, брызгами валится на голову. Мне хочется, как можно глубже вжаться в болото, спрятаться в нём, нырнуть, раствориться... Я же свой! Я отсюда!
Кажется, я был недоволен крестьянами, что они не мостят дороги.
Блажь!
Где лежит асфальт, нет места револьверам!
Я перекатываюсь в сторону, нахожу лужицу поглубже и выпускаю ещё две пули в Петровича. Попадаю, конечно же, в Глебского, который по-прежнему не может упасть.
Председатель стреляет. Опять успешно. Плечо. Из левой руки вываливается оружие.
Похоже, всё. Приплыли...
Стреляю с правой. Попал. Опять в Глебского. Что за наваждение!
Сейчас он выстрелит мне в голову. И кепка не поможет. Каску бы...
Где это долбаное солнце?!
Почему он так метко стреляет? Почему труп Глебского не падает? Почему я слышу винтовочные выстрелы?
Председатель смешно дёргает головой, будто поправляет чёлку, которой у него нет, роняет Глебского и медленно оседает.
У меня темнеет в глазах.
Мне смешно. Я вывалян в грязи, как свинья на скотном подворье. Пытаюсь засмеяться и слышу, как воздух барботирует лужу, в которую погружаюсь.
Никогда не сомневался, что меня застрелят.
Но и в голову не могло придти, что с простреленной задницей буду тонуть в придорожной канаве... унизительно как-то.
Блин...
6
- Тебе бы ещё недельку отлежаться, сынок.
- Всё ок, док, спасибо за палец и вообще... что подлатали.
- Целебные свойства ладиля, парень, живая вода Лютены... а нам нужен новый председатель.
- Это точно! - соглашаюсь я, закидывая за спину новенький вещмешок. - На этот раз будьте внимательней.
- Мы рассчитывали на тебя...
- Людям свойственно ошибаться.
- Сколько бы времени не прошло, - твёрдо говорит начмед, - не забудь о нас, витязь. Как 'прижмёт', возвращайся. Мы всегда будем тебе рады. Мы построим тебе дом.
- Ага, - говорю уже через плечо, делая первые шаги прочь от деревни. - И назовёте улицу моим именем.
- Как хоть тебя зовут?
Я смотрю под ноги, вижу свои грязные ботинки и ухмыляюсь. Потом вспоминаю, что так и не выяснил название деревеньки. При найме на почту приходят только координаты и должность нанимателя. Вот только не это имеет значение...
Мне очень хочется остаться.
