ничуть не взволновали. Тут и без того все ясно: рано или поздно один из них спровадит другого за решетку.
Скоро лихая капитанша преподнесла членам команды дополнительный сюрприз. Дело свое она знала основательно и управляла «Слепым папашей» так ловко, что никакому испытанному в бурях и штормах морскому волку не справиться было с этой задачей лучше.
На подходе к гавани Оболтус Швед полез было на мостик, чтобы помочь сманеврировать: как известно, неопытному капитану ничего не стоит на пути к причалу опрокинуть парочку баркасов или врезаться носом в мол.
– А ты чего здесь забыл? Займись своим делом! – одернула его Пиратка Пепи и разразилась целым залпом кратких, решительных команд, в результате которых маневр прошел так гладко, что бывалые матросы только диву давались.
Перед наступлением полуночи капитанша неукоснительно соблюдала обычай обходить все отсеки корабля, и ни одна, даже малейшая, оплошность команды не могла укрыться от ее зорких глаз. Частенько она останавливалась на перекур, чтобы переброситься словечком с матросами.
– Где это ты насобачилась так ловко обращаться с корытом? – поинтересовался Хьюго Шухер, когда во время одного из таких обходов Пепи задержалась у трапа, ведущего с нижней палубы на верхнюю.
– Мой отец сорок лет прослужил на «Балтиморе», – пояснила Пепи и присела рядом с матросами на ступеньку трапа. Она извлекла из верхнего кармана жакета как всегда мятую, словно жеваную сигарету и небрежно сунула ее в уголок рта. – Начинал юнгой, затем стал матросом, ну а потом двадцать лет оттрубил там капитаном. Когда умерла моя мать, он вынужден был брать меня с собой в рейсы. Я, можно сказать, выросла на «Балтиморе».
Судно чуть накренилось, послышался скрип троса. Пиратка Пепи обернулась, в полной уверенности, что Джимми, затаившись в тени, не сводит с нее глаз.
– До чего трогательная сказочка! – заметил первый офицер.
– Это не сказочка, а быль! – парировала Пепи, резко поднявшись на ноги. – Но было бы куда трогательнее смазать лебедки, чтобы не скрипели так противно.
Джимми вызвался было сопровождать капитаншу при обходе, однако Пиратка Пепи сухо заявила, что в этом нет никакой необходимости. Вздумай кто-либо из портовых сорвиголов проявить непочтительность к женщине, которая блестяще справляется с чисто мужской работой, и ему наверняка несдобровать. В таких делах матросы спуску не дают.
Заглянув в каждый закоулок судна, капитанша возвращалась к себе в каюту. Добросовестность ее не знала границ, кое в чем даже выходя за пределы капитанских обязанностей.
К примеру, в рубку рулевого она порой заглядывала и по два раза. Во время первого визита Медный Граф доложил, что все в порядке, а при повторном посещении, нахально ухмыляясь, заявил, что здесь, мол, ничего не изменилось.
– Я вас об этом не спрашивала! – раздраженно огрызнулась Пепи. – Не можете же вы днем и ночью нести вахту за рулем!
– Пока что меня вполне способен подменить Джимми, но как только мы подойдем к мысу Блаунт, мне придется торчать здесь неотлучно. Там уж, кроме меня, никто не сумеет провести судно. Если, конечно… – Граф самодовольно ухмыльнулся, – мадам капитанша не заявит, что знает Южный океан как свои пять пальцев.
Капитанша вытащила из кармана как всегда мятую сигаретку и спросила:
– Почему вы все время издеваетесь надо мною? – Вопрос ее звучал скорее с любопытством, нежели с раздражением.
– Уж такой у меня дурацкий характер! – ответил Медный Граф с притворно скорбным вздохом.
Капитанша окинула его откровенно презрительным взглядом.
– Не дай бог нам с вами когда-нибудь серьезно повздорить. Уверена, что вы перестанете обращаться со мной, как с одной из подружек по танцевальным площадкам.
– Вполне возможно, – кивнул рулевой все с той же неизменно наглой улыбочкой, демонстрируя свои великолепные зубы.
Капитанша с суровым видом удалилась, а в полночь передала вахту Джимми.
Пока что путешествие проходило более-менее благополучно, а там как знать…
По мере приближения к мысу Блаунт командой стало овладевать волнение. Что ни говори, а теперь корабль шел к тем зловещим водам, где до «Слепого папаши» проплыли два судна и словно в воздухе растворились, не подав ни единого радиосигнала. Курсировавшие возле Маркизских островов крейсера и «Лебедь», державший в то время курс на Тасманию, определенно утверждали, что, если бы любое из двух судов подало сигнал бедствия, он, несомненно, был бы ими принят. Каким образом ухитрились оба судна пойти ко дну или стать жертвой иной катастрофы, не успев послать в эфир сигнал бедствия?… Тайна эта пока так и оставалась неразгаданной.
Напрашивалось лишь одно вероятное объяснение. Если судно внезапно попадает в шторм и не удается быстро загасить топку, а котел каким-либо образом захлестывает волна, то корабль превращается в гигантскую ручную гранату, способную взорваться прежде, чем радист смекнет, в чем дело. Однако в ту пору на всем пространстве от Южного полюса до архипелага штормов не отмечалось, а уж метеорологи – народ дотошный и всегда все знают досконально.
Никто из команды «Слепого папаши» не высказывался вслух, но все придерживались мнения, что тут возможны два варианта: либо туземцы под покровом ночи напали на суда, причалившие к какому-нибудь острову, либо – что гораздо вероятнее – к исчезновению кораблей причастен морской владыка. Ведь за мысом Блаунт вплоть до Южного полюса простираются бескрайние владения Зеленой Рожи.
На сей раз, когда матросы уселись на перекур на ступеньках трапа, Билли Узел завел разговор на волнующую всех тему.
Билли Узел, как говорит само его прозвище, был человеком незаурядным. Он непрестанно жевал сигару, которую всегда держал во рту незажженной, а в заднем кармане штанов таскал фляжку со спиртным. И вот что странно – спиртное, несмотря на его крепость, должно было быть обязательно сладким. В портовых кругах, где сладкая выпивка заказывалась клиентами исключительно для своих подружек, такая привычка воспринималась как весьма потешная. Однако Билли Узел плевать хотел на насмешки и признавал только сладкие напитки. И будь то на вахте или в часы досуга, в штиль или ураган, Билли через определенные промежутки времени вытаскивал из заднего кармана фляжку с ликером и прикладывался к ней.
Один из капитанов, под чьим началом когда-то служил Билл, подметил, что тот достает фляжку машинально, с точностью часового механизма, после каждого узла пройденного пути. С тех пор и пристала к нему кличка Узел.
– Мне кажется, – с важным видом начал он, зная, что сидящие вокруг матросы должным образом оценят его информированность, – что между Зеленой Рожей и командой «Роджера» с давних пор идут распри. Что-то неладное произошло еще в то время, когда Грязнуля Фред и этот синебородый кретин Вагнер затеяли махинацию с «Бригиттой» – судном, якобы подцепившим чуму одновременно с «Роджером». Помните? Ходят слухи, будто бы этот скупердяй Капитан, ради денег готовый на любую пакость, облапошил Зеленую Рожу.
Слушатели молча внимали его словам. Стоял полный штиль, и вокруг корабля клубились легкие, рваные клочья тумана. Но вот откуда-то набежала волна и мягко качнула «Слепого папашу». Билли Узел извлек заветную фляжку с крепким ореховым ликером и приник к ней губами.
У всех моряков еще была свежа в памяти темная история с «Бригиттой», а с Капитана Фреда при его дьявольской хитрости вполне могло статься, что он не побоялся оставить с носом даже Зеленую Рожу. Какое-то время после возвращения во Фриско Господин Доктор, Толстяк Петере и остальные матросы «Роджера» действительно буквально сорили деньгами. Выходит, дело было связано с чумным карантином и с деньгами… Да, что касается денег, Грязнуля Фред самого черта обведет вокруг пальца.
– Но ведь тогда же на «Роджере» находились и Джимми От-Уха-До-Уха, и Медный Граф! – нарушил молчание Мешок Костей.
– Твоя правда! Но сомневаюсь, что они расколются, если прижать к их пупку раскрытый нож. Заметь, все рейсы этого «Роджера» покрыты тайной, и у команды денег куры не клюют. А вздумай кто-нибудь проявить любопытство, его прищучат в темном портовом закоулке – и привет! Навек отобьют охоту совать
