— Может быть, я не очень хорошо справляюсь с обязанностями секретаря, но с пилочкой для ногтей обращаюсь вполне умело.
И тут Джеймса охватило восхищение.
— Не думал, что пилочки для ногтей такие тяжелые.
Лиззи неожиданно хихикнула, и это был самый прекрасный звук, который доводилось слышать Джеймсу. Как будто этот смешок стер все неприятные недоразумения между ними.
— Там все для полного ухода за ногами, включая соль и кремы.
— Знаешь, моя мать активно занимается благотворительностью, но не думаю, что она делает кому- нибудь педикюр.
— Нет? Значит, она поддерживает не того, кого нужно. Кстати, а кого или что она поддерживает?
Джеймс пожал плечами, жалея, что упомянул о матери.
— То, что наиболее модно на текущий момент.
Он почувствовал, что напряженность, как похмелье, снова возвращается. Лиззи же продолжала любопытствовать и когда они спускались в лифте.
— Она состоит в тысяче каких-то комитетах, — Джеймс не мог совладать с рвущимся наружу сарказмом, — поэтому все время вроде как занята. Ей очень нравится изображать из себя активную и озабоченную светскую даму.
Идя рядом с ним к машине, Лиззи спросила:
— У вас с матерью плохие отношения, да?
Джеймс еще сильнее пожалел, что вспомнил о ней.
— Да нет, не особенно.
Его мир рухнул в тот день, когда он раньше времени вернулся из школы и застал свою мать с молодым любовником...
Заметив, как напряжена и насторожена Лиззи, Джеймс решил сгладить ситуацию:
— Вечная проблема отцов и детей, сама знаешь.
Джеймс завел машину, уверенный, что эту тему они, наконец, закрыли.
— Нет, — Лиззи покачала головой, — не знаю. Я не была близка с родителями. Сначала череда нянь и гувернанток, потом закрытая школа.
Джеймс покосился на нее с интересом. Должно быть, это ужасно. Пока он не узнал о любовнике матери, его детство было безоблачным, а семья казалась идеальной.
— А твоя сестра?
— Вот с ней мы очень близки, — с нежной улыбкой ответила Лиззи. — Мы с ней разные, но очень любим друг друга. Китти, хотя и старше, но более ранима. Всегда витает в облаках или читает какую-нибудь занудную книгу.
Джеймс не удержался от усмешки — Лиззи искренне считала себя более искушенной в жизни.
— И ты вроде как всегда присматривала за ней?
— Конечно.
Кто же тогда присматривал за самой Лиззи?
— А твои братья?
— Честно говоря, с ними я не очень близка.
— Почему?
— Мы просто очень разные, — с короткой заминкой ответила Лиззи. — А твой отец? — вдруг задала она вопрос. — Какие у тебя с ним отношения?
Джеймс инстинктивно нажал акселератор. Мать своей изменой возвела барьер между ним и отцом. И этого он не может простить ей до сих пор. С того момента, как Джеймс застал мать с любовником, перед ним встал мучительный вопрос: говорить или не говорить отцу? Он нес это бремя много лет, пока, повзрослев, не оказался таким же глупцом, как и его отец когда-то.
— В последние годы мы сблизились.
Еще бы! Столько лет жалеть отца, а потом оказаться в точно такой же ситуации!
Джеймс остановился у тротуара, вышел из машины, вытащил из багажника коробку и вручил Лиззи:
— Желаю хорошо повеселиться за педикюром.
Она шутливо отсалютовала ему и направилась к входу. Волосы Лиззи, собранные в обычный хвост, задорно колыхались из стороны в сторону. Джеймсу показалось, что на ней не было ни грамма косметики. Но она ей и не требовалась — принцесса Элиза была очень красива.
Джеймс не поехал на работу. Он зашел в кафе и за размышлениями выпил три чашки кофе, старательно избегая смотреть на россыпь глянцевых журналов на прилавке.
Фотографии, во всех подробностях запечатлевшие измену его экс-возлюбленной, навсегда отвратили Джеймса от их просмотра. Это был тот опыт, который ему не хотелось бы повторять. Кроме того, видеть принцессу Элизу в ее гламурном варианте на страницах этих изданий ему совсем не хотелось. Джеймсу куда больше нравилась та Лиззи, с которой он недавно расстался — расслабленная, совсем не эффектная, собирающаяся делать педикюр беременным малолеткам.
Когда через два часа он снова притормозил у приюта, девицы с животами сидели в ряд на веранде, вытянув ноги. Джеймс с трудом подавил смешок — такой забавной была картина.
Поездка домой показалась Джеймсу очень короткой. Лиззи рассказала о судьбе нескольких ее подопечных. Беседа текла ровно и спокойно до того момента, как они зашли в лифт и он посмотрел на ее ноги. Все ногти на ногах Лиззи были покрашены в разные цвета — перламутровые, матовые, яркие, бледные.
— Похоже на радугу. — Джеймс улыбнулся и подмигнул.
Лиззи рассмеялась:
— Они опробовали на мне всю палитру, чтобы выбрать для себя цвет.
Джеймс присел.
— Я выбираю этот. — Он коснулся четвертого пальчика на ее левой ноге, ноготок которого был покрыт ярко-красным лаком. Черт! Даже пальчики на ногах Лиззи были самим совершенством.
— Этот цвет называется «Искушение». Хороший выбор. — Она чуть отступила, отобрав у него добычу.
Лифт открылся в тот момент, когда Джеймс поднялся и посмотрел на Лиззи сверху вниз. Он увидел, как вздымается от прерывистого дыхания ее грудь, как предательский румянец заливает не только ее лицо, но и шею. Он быстро встал в дверях лифта, удерживая их от закрытия.
— А как насчет традиционной чашки кофе?
Как будто ему был нужен кофе? У него и так уже поднялось давление от того, как сидели на ней обычные вылинявшие джинсы.
— Я... ну...
Розовые пятна румянца приобрели багровый оттенок, и Джеймс едва сдерживался, чтобы не протянуть руку и не коснуться их, скользнуть вниз по шее в ложбинку между грудями в вырезе футболки и посмотреть, какие еще части ее тела подвергнуты смущению. Он безумно хотел коснуться ее, попробовать на вкус...
— Ладно, ты права, это не очень хорошая идея. Приятных тебе выходных, — быстро проговорил Джеймс, отпуская двери лифта и кулаком едва ли не ударяя по кнопке своего этажа. Еще чуть-чуть — и он бы не сдержался, сделав то, о чем долго жалел бы потом.
С утра в понедельник Лиззи пребывала в радостном предвкушении — ей не терпелось поделиться с Джеймсом новыми идеями по поводу предстоящего приема. Их субботняя поездка в «Атланта-Хаус» стала для нее откровением. Увидеть его весело смеющимся, небритым, расслабленным, в этих умопомрачительно сидящих низко на бедрах джинсах стало для нее потрясением. В его глазах не было ни привычного сарказма, ни неодобрения. Лишь тепло и смех. Правда, он немного напрягся, когда она спросила о его отношениях с родителями, но, отвечая, Джеймс стал как бы ближе ей, человечнее.
Лиззи почти забыла оскорбительные слова, которые он бросил ей на вечеринке в пятницу. Она даже
