оформил отпуск и, доехав до какого то пограничного пункта… пропал!
Письма шли из Литвы одно за другим с запросами, почему отец не приезжает и тем самым задерживает раздел наследства? На все запросы, адресованные в пункт перехода границы, приходили стандартные ответы: «Такой-то пропущен через границу тогда-то. Место нахождения не известно».
Вот так и осталась моя мать в каком то подвешенном состоянии. То ли муж бросил её и сына, то ли его «шлёпнули» на границе и не говорят об этом, то ли он арестован и сидит где-то как изменник Советской власти, которую он так преданно защищал?
Об этом мать и бабушка, конечно, говорили между собой много раз, но если это было в моем присутствии, разговор шёл по-французски, и я ничего не понимал.
Я сам исключаю последний вариант — до самой смерти в 1935 году, несмотря на заполнение множества анкет, мать правдиво отвечала на вопросы о местонахождении её мужа — «не известно» — и её никогда за это не беспокоили. Значит, он не сидел! Первый вариант, побег, тоже не подходит; — побег офицера из части не остался бы не зарегистрированным в местах всё знающих, и мать пострадала бы как соучастница. «Шлёпнули» по недоразумению и не признались в ошибке — таков мой вывод, основанный лишь на предположениях.
Как бы там не было, но отца своего, с тех пор я не видел. Как перебивалась мать, до самой смерти не выходившая замуж, сказать трудно. Младенцу и ребёнку жизнь представляется в радужных красках, независимо от того, что происходит вокруг. Да и память о тех временах увяла.
Первые подсознательные проблески о различных, не связанных вместе картинах в разных местах России и в самых разнообразных ситуациях, возникают у меня, как в каком то калейдоскопе.
Здесь надо объяснить, что маму к этому времени по приказу «вышестоящих» изъяли из медицинской профессии, и она оказалась, по их воле, в каком-то начальствующем положении в Управлении то ли Кировской, то ли Октябрьской железной дороги. Кажется, какое то время, вся семья жила в специальном вагоне, половина которого была превращена в контору. Вагон отцепляли на разных станциях, и мать проверяла работу местного начальства, приходившего в её «кабинет».
Вот, сижу я на подоконнике полуподвального помещения (почему-то мне кажется, это было в городе Саратове, на Волге) и повторяю без устали «Домой хочу, домой хочу, домой хочу…» Кажется, я жил у знакомых — у бабушки была какая-то то заразная болезнь.
А то, бегаю по перрону станции с местными ребятами между лотками со всевозможными лакомствами и яствами: урюк, кумыс, имбирь, кишмиш и другие восточные диковинки. Кажется, это было где-то за Алма- Атой!
Ездил я с бабушкой и по деревням в летнее время. Одна такая поездка чуть не стоила мне жизни. Где-то на юго-востоке страны подхватил я от комаров тропическую малярию и… уже «доходил до ручки». Температура выходила за пределы выносливости тела, а потом меня трясло, как будто я сидел голышом на льдине. Доктора поблизости не было, и бедная моя бабушка уже потеряла надежду привезти меня к матери живым. И вот, откуда-то пришла старенькая крестьянка и, передав моей бабушке пучок молодых листьев сирени с наказом сделать из них крепкий отвар, исчезла, сказав на прощание: «Мальчик умирает. Пусть попьет заварку, может и выживет».
Я до сих пор помню ужасную горечь этого отвара. Но «мальчик выжил!»
В другой раз, был я в гостях у друзей нашей семьи, не помню у которых.
Было ужасно жарко по ночам. Я и их сынишка спали на полу в той же комнатушке, что и его родители. Я отчего-то проснулся… Там, на кровати, происходило что-то, о чем спрашивать не полагается.
Луна светила прямо в окно, заливая комнатку серебряным светом.
Притворяясь спящим, я следил за каждым движением взрослых и при свете луны впервые увидел совершенно нагое тело женщины. Почему такие вещи не забываются?
Не всё время разъезжала мать по пространствам Советского Союза, вспоминаю моменты, когда она и дома просиживала ночи напролёт за накопившимися отчётами.
Помогал и я! Перед глазами — стол, заваленный какими-то книжками. У меня в руке штамп, передо мною подушечка для печати, и я сосредоточенно луплю по отрывным листкам наваленных блокнотов, до тех пор, пока моя рука не начинала неметь от этой «непосильной» работы. И я, подсчитывая в уме, сколько ещё осталось, смотрю на мать, склонившуюся над горой других, уже больших книг.
Вспоминаются и приятные моменты.
Зимой катался я с мамой на санках. Однажды вернулись мы с ней домой, и я заметил, что, сдав меня на руки бабушки, она возвращается назад к своим друзьям, с которыми мы только что были вместе. Я устроил сцену: «Хочу с тобой!»
Мама объясняла, что уже поздно, пришло время идти мне в кровать, а перед сном почитать «Белый Клык» Джека Лондона. Уже возбудившись до злости, я, чтобы обидеть мать, заявил, что не только эту книгу, а вообще ничего с этого момента читать не буду! (Я был тогда дошкольного возраста, но уже научился читать так прилично, что потом меня приняли сразу во второй класс). Тогда, мама, уже почти за дверью, сказала: «Этим ты навредишь только сам себе» — и ушла, оставив меня с бабушкой и с нахлынувшими на меня философскими мыслями. Кончилось тем, что, не захотев «навредить сам себе», я прочёл всю книгу до конца и все ещё хорошо помню этот вечер.
Остался в моей памяти ещё один момент: у нас вечеринка — не то Новый год, не то день рождения мамы. Гости потягивают вишнёвую настойку домашнего приготовления (мне запомнилась огромная бутыль, в которой держали настойку), а мы, дети гостей и я, носимся вокруг стола, заставленного всем, о чём по будням даже и мечтать не положено. Поскользнувшись на повороте, я врезался лицом в угол стола и выбил несколько зубов, к счастью для меня, молочных. Не стоит объяснять, что я испортил всем этот вечер.
Однажды, где-то на даче, я ловил раков. Хорошо помню абсолютную прозрачность воды. Каждая деталь подводного ландшафта была как на ладони. Надо было медленно двигаться против течения и внимательно оглядывать каждый крупный камень под водой. Часто с теневой стороны можно было увидеть торчащий хвостик рака. Осторожно надо схватить его за шейку и, избегая его внушительных клешней, вытащить из-под камня, положить в сетку или сумку и затем искать следующего.
Первое осознание значения слова «смерть» я получил ещё в дошкольные годы.
Я был (опять с бабушкой) в тех местах, где прошли тяжёлые бои с «белыми». Помню, глубокий овраг где, в компании деревенских мальчишек, я занимался тем, что было нам строго запрещено. Мы вели «раскопки». То здесь, то там, находили мы патроны, пустые пулемётные ленты, штыки и тому подобные «реликвии» военных времен.
Как-то раз собрались мы, мальчишки и как-то случайно попавшая в нашу компанию девочка, на самом краю этого обрыва для своего рода состязания — кто сможет отличиться наиболее длинной струёй мочи. Участники выровнялись и по команде «дали залп». К нашему удивлению, присевшая на корточки девчонка выходила победительницей. Не веря своим глазам, один из мальчишек подошёл совсем близко к краю обрыва, чтобы заглянуть, нет ли тут какого подвоха. Под его весом земля поддалась, и он начал сползать вниз, хватаясь, чтобы удержаться, за что попало. Раздался ужасный взрыв, и никто из нас наверху не мог потом вспомнить, как мы добрались до деревни и рассказали о случившемся. Только на следующий день вышел я из хаты, в которой мы жили, и всё ещё потрясенный случившимся, зашёл с бабушкой в дом семьи убитого взрывом снаряда мальчика.
Открытый гробик стоял посреди комнаты. Проходя мимо, увидел я посиневшее личико бедного парнишки и, задержавшись на несколько секунд, чтобы проглотить ложку сладкого риса с изюмом, вышел на улицу, видя перед глазами изуродованное взрывом лицо.
Каким-то случаем очутился я под присмотром бабушкиной родни в Гатчине. Думаю, моим родственникам надолго запомнился хулиганистый мальчишка. Там я изрезал ножиком старинный кожаный диван, там я дергал за волосы разбитую параличом старушку, которая была прикована к креслу, там я поотбивал головы всем гномам в садике и там меня укусила собака — огромный бульдог с мёртвой хваткой…
Всё это мне хотелось бы забыть, просто стыдно за такое поведение, хотя и было это всё много-много лет назад.
Но вот, о чем я расскажу сейчас, случается довольно редко! Это тоже было в Гатчине.
Меня послали в магазин за какой-то мелочью и, так как не нашлось мелких денег, мне доверили
